Книга Принцесса из собачьей будки - Елизавета Ланская

— Извините, я просто заблудился ночью и не в тот двор пришел, сейчас вот заметил это и ухожу, не волнуйтесь.

— Я-то не волнуюсь. И скажу тебе, что пришел ты как раз по адресу, потому что головушка сильно болит сегодня у меня, так что сам Бог тебе велел за бутылочкой сгонять, — при этих словах женщина скорчила на лице страдальческую мину, которая скорее походила на плохую пародию страдания.

Семечкин кивнул и со всех ног бросился в ближайший ларек спиртных изделий. Не успел даже вопроса расслышать о том, есть ли у него деньги. Впрочем, Вера Павловна чисто из приличия спросила, потому как у нее-то самой финансы давно пели романсы, а рассчитывала она перебиться как раз за счет наивного мальчишки.

Прибежал Колька к ларьку, а тут новая напасть приключилась — когда стала продавщица в окошечко мальчику совать бутылку водки, подошел милиционер и, что называется, застукал на месте преступления.

— Так-так-так… — протянул он с таким видом, словно весь мир вокруг ему принадлежал, а он здесь как маленький божок за всем наблюдает. — Что тут происходит у нас? Несовершеннолетним отпускаем алкоголь? Ох, не боимся мы значит правосудия, да?

Речь не то к продавщице, не то к Коле обращена была, непонятно, но только шанс упускать было нельзя.

— Понимаете, мамка головой страдает, мигрень страшная, а ничего кроме водки не помогает, вот и приходится спасать родительницу.

— Что ты мне тут сказки рассказываешь? Не знаю я, что ли, вас, малолетних преступников? Предъяви паспорт, живо!

Конечно, ни «живо», ни как-то еще продемонстрировать документ мальчик не мог, потому что он попросту отсутствовал, не существовал в природе. И вот почувствовал Семеч-кин, что опора теряется, придумал бежать, но, видимо, рука милиционера с головой Колькиной мыслили одинаково. Схватил он Кольку за шкирку и потащил в припаркованную неподалеку служебную машину. Теперь ему пришлось сменить тактику. Вместо матери с мигренью он стал рассказывать про Оксану, которой срочно нужна помощь. Верили ему или нет, понять было сложно, потому что напарник милиционера, поймавшего Семечкина, говорил односложно только несколько слов: «Найдем, придем, поможем». Как выяснилось минут через десять, выражался напарник таким образом постоянно, о чем бы речь не заходила. Это было нечто вроде присказки.

Личность Коли установили уже через час. На учет ставить не стали, покумекав, что и без того малолетних преступников хватает, не сажать же его за бутыль водки. Отправили просто в интернат, сопроводив беглеца запиской, в которой значилось, что еще одна такая провинность даром для Семечкина К. В. не пройдет.

Что тем временем было с Оксаной, Коля не знал, так что оставалось мучиться в неведении.

Глава 15. Почти умирать

Разлеплялись веки тяжело. Очень. Будто сделаны они не из плоти, не кожей покрыты, а какой-то броней железной или панцирем… Словно какой-то груз давил на них, не давая глазам увидеть свет солнечного дня. Ко всему прочему, что-то шершавое и влажное постоянно перемещалось по лицу туда-сюда. Наверное, кто-то полотенцем лицо обмакивает, чтобы не так жарко было. Но что за запах? Разве полотенце может пахнуть рыбными консервами, тухлятиной и еще чем-то непонятным? Нет, это точно не полотенце. Тогда что? Неужели какой-то умник догадался личико Оксане половой тряпкой протирать, убирать выступающий пот? Ну, уж это совсем ни в какие ворота! Готовая возмутиться воем или криком, девочка с трудом открыла глаза. Оказалось, что вовсе не полотенцами и тряпками промачивают горячие щеки и лоб, а это Найда своим языком вылизывает девочку. Теперь понятно, откуда такой неприятный запах. Так и хотелось сказать ей, чтоб зубки почаще чистить не забывала, да только сил не было ни говорить, ни шевелиться. С трудом она осмотрелась по сторонам. Коли рядом не было. На минуту пришло облегчение оттого, что наконец-то она вернулась, наконец, отвязался этот мальчишка и теперь можно жить как прежде. Но потом тоска накрыла ее с головой.

Голова же гудела все сильнее и сильнее, будто там ни с того ни с сего включили реактивный двигатель. Как же в таком состоянии справиться? Почему именно сейчас Коли нет, когда он так необходим?

Вот ведь мужики, все одинаковы — когда их не надо, так не отвяжутся, а как только действительно не обойтись — ищи, свищи! Конечно, это были не Оксанины мысли, так Вера Павловна рассуждала по отношению к мужчинам, но отчего-то сейчас вспомнились мамины рассуждения. Хорошо, конечно, вот так лежать рассуждать, но Оксана хотела выбраться на воздух. С трудом она перевернулась на бок и начала выползать по-пластунски. Сперва из будки высунулись ножки, потом попа, спинка, плечи и, наконец, голова. Как только голова оказалась на улице, и самое время было насладиться прохладой ветерка, послышался голос. Узнать его было дело нехитрое, потому что и зол он был, как обычно, и криклив.

— Ну, ничего себе! Я тут, можно сказать, поминки по родной дочери справляю, от горя отойти не могу, что аж руки трясутся вон как и ноги еле шагают, а она, понимаете ли, как ни в чем не бывало из будки выползает и на солнышке себе греется! — Вера Павловна склонилась над девочкой, пытаясь посмотреть ей в глаза. Оксана, ничего в этом хорошего не предчувствовавшая, попыталась обратно уползти в будку, но не тут-то было! Рука женщины буквально вросла в плечо девочки, не давая сдвинуться с места. Малышка начала извиваться.

— Да что хоть ты, совсем, что ли, дурная? Мать не признаешь родную? И обнять не хочешь? И поцеловать? Вот так тебя растили, старались, ночей не спали с отцом, а ты нам такую благодарность? Знаешь хоть, что Найда твоя отца укусила? Вот тварь еще одна неблагодарная, давно пристрелить нужно было.

При этих словах собака, словно все понявшая, хотела наброситься на женщину, тревожно зарычала. Но Вера Павловна ученая была, так что не хуже какой-нибудь волшебницы из школы магии и колдовства, выставила перед собой палку, из которой торчали ржавые гвозди. Конечно, Найда была не глупой и смекнула сразу, что нападать опасно. Отступила, заскулила. Вот бы и Оксане тоже также отстраниться и скулить себе, сколько влезет, но у матери на дочь были другие планы.

— Тут мальчонка какой-то с утра пробегал, говорил, что заблудился. Не твой ли дружок-то, а? Уже женихаться что ли начала? Смотри у меня, принесешь в подоле — так мигом ноги повырываю и спички вставлю! Отделаю такой вот палкой с гвоздями — будешь тогда знать! Потом ни один парень нормальный в твою сторону не посмотрит, это я тебе говорю! — женщина настолько вжилась в роль воспитательницы, что ничуть не озаботилась абсурдностью собственных слов. Но забота Веры Павловны была очевидна — горло горело, о чем она тут же объявила как о величайшей трагедии века. Голос ее при этом смягчился и хватка ослабла.

— Дочур, ну будешь ведь ты человеком, правда? Сгоняешь матери за спасительной бутылочкой? У меня и денежка имеется на это дело. Я дам тебе, потому что доверяю, знаю, что ты не обманешь. Не то, что папаша твой, который сам по дороге, пока несет до дома, половину сжирает. Вот уж кто истинная неблагодарная сволочь, угораздило ведь нас с тобой такого папку заиметь! Бедная ты моя! — рука женщины заскользила по головке девочки, нащупала жар. — Ты, что, и болеешь у меня еще? Вот давай значит сходи, а потом вместе лечиться станем.