Книга Домашние задания - Якоб Аржуни

Линде растроганно смотрел вдаль через окно гостиной. Сможет ли Ингрид отмахнуться и от этого признания? Неужели оно не приведет ее наконец-то в себя?

Линде продолжал глядеть поверх деревьев и соседских крыш на голубое небо и позволил себе помечтать, как они вместе сидят подле больничной кровати Пабло, рассказывают ему об их примирении, о новом начале и чудесном будущем, как Пабло наконец открывает глаза и они все трое, рыдая, лежат в объятиях друг друга между трубками и аппаратами.

Тут зазвонил телефон. Линде в испуге вскочил. Это из больницы, подумал он и бегом бросился в свой кабинет.

12

— Алло, Йоахим, это Герхард.

— О, привет! — Линде охотнее всего сразу бы положил трубку. — Мне неудобно сейчас…

— Гм, мне очень жаль… В общем, мне необходимо сейчас же поговорить с тобой.

Линде опешил. Никогда Брунс не говорил с ним так медленно, подбирая слова. Может, знает какие-нибудь новости из больницы? Ерунда, ведь вчера ночью он даже не понял, что случилось с Пабло.

— Герхард, Пабло лежит в больнице, он в коме, вчера он попал в аварию, я не могу занимать телефон.

— Что?! О Боже!

— Да, и поэтому… Правда, я сейчас опять туда поеду, но если медсестра позвонит…

— Йоахим, это ведь ужасно!

— Да.

— Есть ли… я хочу сказать, можно ли что-нибудь сделать?

— Не знаю… Будем надеяться на лучшее. Врач говорит, шансы, что он быстро очнется, неплохие, но… Откуда мне знать, что они говорят ради того, чтобы успокоить.

— Когда это случилось?

— Вчера вечером. Поэтому я тебе и позвонил, если ты помнишь, а не… — Линде не договорил. Это все не имело сейчас смысла.

Помолчав, Брунс сказал:

— Мне очень жаль.

— Ты ведь ничего не знал.

— И все же.

— Ладно, проехали.

— Ты скажи, могу я тебе как-то помочь? Не нужно ли чего? Может, мне к тебе приехать?

— Я…

«Странно, — подумал Линде, — он и в самом деле ведет себя как друг».

— Спасибо, Герхард, очень мило с твоей стороны, но… Может, попозже, когда я вернусь из больницы. Или я сам заеду к тебе по пути. Тяжело теперь быть одному. Знаешь, Ингрид опять в клинике, и… — Линде вздохнул. — Она еще ничего не знает.

— Да… — Брунс кашлянул. — Э… я уже догадался.

— Не понял?

— Ну… Йоахим, наверное, лучше будет, если я сперва заеду к тебе прямо сейчас. Если захочешь, я могу тебя потом отвезти в больницу.

— Что, Герхард?.. — Линде сжал трубку.

— Правда, Йоахим, я сейчас же заеду к тебе.

— Скажи мне, что ты имел в виду: «Я уже догадался»?!

— Прошу тебя, успокойся!

Линде взревел:

— Почему ты позвонил?!

— Ну хорошо, но это в самом деле не причина волновать тебя еще больше. Мы с тобой наверняка с этим справимся…

— С чем, черт тебя побери?!

Несколько секунд трубка молчала, потом Брунс сказал:

— Ингрид прислала мне и еще нескольким учителям электронное письмо.

— Электронное письмо, — повторил Линде, словно не понимая, что это такое.

— Да, электронное письмо. Я и не знал, что Ингрид разбирается в компьютерах.

— Это Пабло ее научил.

— Ага, и теперь…

— Что там написано?

— Она… В общем, короче, она настоятельно рекомендует гимназии уволить тебя.

— Меня… — Линде задохнулся.

— И она обосновывает это тем… Йоахим, мне это действительно неприятно. Вообще неприятно, но тут, как нарочно, через день после несчастья с Пабло. Однако ничего не поделаешь, мы должны дать объяснение на общем собрании преподавателей в понедельник.

У Линде было такое ощущение, словно мозги вытекают у него из головы через маленькое отверстие.

— Я понятия не имею, сколько человек получили эти письма. Но тех троих, о которых я знаю, достаточно, чтобы эта новость до понедельника стала темой для разговоров по всей школе. Один Рост, это старое трепло, чего стоит — ты понимаешь, что я хочу сказать.

Дирк Рост. Когда Рост только что приехал в эту гимназию из Мангейма, Линде продал ему их старый холодильник, и, когда тот его забирал, Ингрид чуть ли не час беседовала с ним о каких-то целебных мазях. И быстренько записала тогда его электронный адрес. Вот змея!

— Йоахим, за последние годы мы с тобой довольно-таки отдалились друг от друга, и я теперь уже мало знаю о вашей семейной жизни, чтобы судить, являются ли обвинения Ингрид игрой воображения, или в них что-то есть. Поэтому, поверь, у меня пока нет своего мнения. Фактом является только это электронное письмо. Правда, оно написано женщиной — и это обстоятельство меня, честно говоря, успокаивает, — чье восприятие действительности уже многие годы нельзя считать адекватным… — Брунс помедлил, видимо ожидая реакции Линде, однако единственное, на что того хватало, это дышать, прижав трубку к уху, в знак того, что он тут и готов слушать дальше. При этом Линде думал: «Электронное письмо. Разве пациентам этой клиники разрешается пользоваться компьютером? Или Ингрид пошла в интернет-кафе?» И тут вспомнил, что несколько лет назад он обратил внимание на пациента, с дебильной ухмылкой сидевшего в секретариате перед компьютером и радовавшегося, глядя на какие-то яркие картинки.

— В письме написано примерно следующее: ты уже вскоре после вашей свадьбы начал ухлестывать за другими женщинами, хотя и без особого успеха, — говорю только то, что там написано. Тогда она по молодости не обратила на это внимания или по понятным причинам не хотела замечать, что это были по большей части очень юные девушки. То есть… школьницы. Но между нами, это звучит очень похоже на игру «кто не спрятался, я не виноват», мы такое слышали уже не раз. Затем на свет появились Мартина и Пабло, а ты тем не менее не прекратил поглядывать налево, и вскоре она почувствовала себя в западне и начала приходить в отчаяние от этой ситуации и вашей совместной жизни. Ну вот… — видимо, Брунс минуту-другую прикидывал, — ведь и я заметил, как она после рождения Мартины вдруг стала регулярно закатывать истерики и целыми днями не вылезала из постели. Но как я должен относиться к ее словам?.. — Брунс, видимо, опять подумал. — Тогда, во всяком случае, мне показалось убедительным объяснение, что это обычная послеродовая депрессия. Как раз такая, как у Ингрид. Трудно вдруг почувствовать себя матерью, то есть ответственным и взрослым человеком. Я хотел сказать, ты помнишь, как она начинала у нас в школе?

«Ну, что за вопрос», — подумал Линде.

— Мне она всегда казалась особым видом бабочки: яркой и радостной, но довольно суетливой. Иногда, разговаривая с ней, я думал: «Надеюсь, она не начнет прямо сейчас петь или танцевать». И, честно говоря, эта постоянная демонстрация того, какое она беззаботное и светлое существо, часто выглядела просто истерикой. Ну да, такое не проходит бесследно. При ее первых нервных срывах я даже думал, что это совсем неплохо для нее. Наконец-то она оставит эти постоянные судорожные восторги и снизойдет до настоящей жизни, то есть повзрослеет. — Брунс замолчал, и Линде услышал, как он закуривает сигарету. — Вероятно, все дело в ее родителях-аптекарях, про которых ты всегда рассказывал такие мрачные, непонятные истории. Мне кажется, тут все ясно: депрессивные обыватели, дочь защищается от них чрезмерной жизнерадостностью, а потом сказывается наследственность. Во всяком случае, можно и так посмотреть.