Книга Франсуаза, или Путь к леднику - Сергей Носов

17

Он был почему-то уверен, что сын придет не один: для знакомства- представления лучше, чем Новый год, не найти повода. Он так и сказал, приглашая: «Можешь не один, понял?» Федя ответил в трубку: «Ну да, конечно». А что это значит «ну да, конечно?» «Ну да, конечно» - это «один» или «не один»? По-видимому, «не один», иначе бы сын обязательно нашел отговорку, чтобы не встречать Новый год вместе с родным родителем. Если он так быстро согласился, что-то за этим значит стояло. Наверное, «не один». Вот как рассуждал Адмиралов.

Оказалось, однако, «один».

Дина открыла дверь, но входить Федор не торопился: шапка в снегу, пальто в снегу, ботинки в снегу, - топал ногами, отряхивался. Адмиралов заглянул через плечо Дины, нет ли кого еще на лестничной площадке.

А с чего он решил, что будет кто-то еще? Понадеялся на интуицию?

Был разочарован. Он даже Дину убедил, что будет «не один». На случай «не один» они даже приготовили «для нее» нейтральный новогодний подарок. Все-таки он морально подготовился к предстоящему знакомству и даже настроил себя на максимальную толерантность в отношении возможных качеств подруги сына. Если таковая имеется.

Если таковая имеется, это уже неприлично скрывать ее от отца. Но с другой стороны, как же оно? - не оставил же он ее одну в Новый год? Или оставил? Нет, скорее таковой не имеется.

- Все та же, - кивнул Федя на синтетическую елку, войдя. - Экологическая?

«Та же» означало, что он ее хорошо помнит, а вопрос «экологическая?» отсылал к недавнему призыву Главного санитарного врача РФ не покупать живых елок, якобы вызывающих аллергию, и, соответственно, покупать искусственные, ничего не вызывающие. Елочное заявление высокопоставленного чиновника сразу же стало общенациональным объектом для юмористических экзерсисов. Возможно, спрашивая «экологическая?», Федя со скрытым сарказмом намекал на то, что Дина и родной родитель (так подумалось Адмиралову) следуют генеральной линии правящей партии.

Дина, в отличие от мужа, не различала столь глубоких подтекстов, она сказала:

- Подстригся!

И была совершенно права.

Федя: увидев под елкой свертки и мешочки, ну конечно, с подарками, положил две книжки туда же. «Дед Мороз», - сказал Адмиралов.

А когда-то спрашивал в лоб. Теперь - нет. То, что называется «контакт с сыном», Адмиралов уже давно утратил, если понимать под этим нечто душевное, добросердечное, чуткое. Дина говорила «потому что давишь», но Адмиралову не казалось, что он способен на кого-то давить. С тех пор, как к Федору перешла по наследству однокомнатная квартира бабушки, Адмиралову стало казаться, что он потерял, что называется, правильный тон общения с сыном. Раньше они ссорились по любому поводу, но в этом было хотя бы что-то человеческое, естественное, - теперь сын с отцом подчеркнуто корректен, словно он демонстративно снисходит до того, чтобы признавать за Адмираловым право на отцовские чувства и переживания, но не более того (хотя и не менее). Адмиралова это весьма беспокоит (что не более). Но беспокоит его это, только когда он о сыне думает. А думает он о нем не всегда. Так же, как не всегда, надо думать, думает об отце сын.

За столом сын закурил. «А я бросил» - «Поздравляю». - «Еще не совсем, но почти». - «Совсем бросай». - «Спасибо за совет», - заводится Адмиралов (хотя что тут заводиться?). «Пойду на кухню», - говорит Федя. «Сиди», - останавливает Адмиралов.

Дина наготовила всего (всего понемногу). Адмиралов (он считает, что это сделал сам) тоже запек свинину в духовке. Провожая старый год, Адмиралов тост затеял, сказал несколько слов, после которых все впали в задумчивость. Разговор как-то не очень вязался. Федя салат хвалил, но формально. На вопросы о себе, совершенно невинные, отвечал уклончиво. Адмиралов спросил сына, началась ли сессия. «У всех по-разному», - ответил Федя. «Разумеется, у тебя». - «У меня? Нет. У меня еще не совсем». - «Не совсем это что - не сдал зачеты?» - спросил Адмиралов. «А что там сдавать?» - спросил Федя. «Откуда ж мне знать, что там сдавать?» - спросил Адмиралов. «Ты меня спросил?» - спросил Федя. «А кого?» - спросил Адмиралов. «Я не знаю, откуда», - ответил Федя. Адмиралов замолк. «Дина, ты, конечно, в курсе, что Кутузов не был одноглазым?» - «Правда?» - «Исторический факт, - Федя накладывает себе селедку под шубой. - Ну, а то, что Иван Грозный никогда не убивал сына, это вы, конечно, знаете?» - «Правда? - удивляется Дина. - Ты знал, Андрей?» - «Чушь», - не выдерживает Адмиралов. «А картина Репина?» - спрашивает Дина. «Вот только Репин, да еще беллетристика кой-какая, фантазии на тему, и ни одного свидетельства».

Общий язык все трое только один раз нашли: когда появился президент на экране, - комментировали его галстук, костюм, выражение лица, - что-то в этом почудилось Адмиралову исконно родное, повеяло традицией, вспомнилось детство. Вот в те минуты и повеселели как-то синхронно, и действительно хорошо было, когда чокались под бой курантов, а сын «ура» сказал (когда-то кричал, был маленький).

Стали подарки друг другу дарить - вынимать из-под елки. Федор получил свитер. Со своей стороны он подарил отцу и Дине по книге: Дине - сборник интервью режиссера Антониони, а отцу (этого отец и боялся) - сборник текстов режиссера Пазолини. Дина сказала: «Спасибо. Буду читать». А отец просто буркнул: «Мерси».

Пазолини он не любил.

Скорее не так: он был к нему равнодушен. Да и знал плохо.

Но сыновний престранный бзик на творчестве и личности Пазолини однажды заставил Адмиралова с этим предметом определиться: нет, не любил. Не любил и не любит.

Еще половины первого не было, а сын уже собрался «к своим». Адмиралов ощущал себя уязвленным тем, что ему не следует знать ничего о «своих» Федора. А может, и к лучшему, что не знает. Они бы ему наверняка не понравились.

Ушел.

И зачем приходил? Вообразил себя Красной Шапочкой? Только Адмиралов не бабушка. Ему не нужны пирожки. Рано, сынок.

- Что скажешь? Это знак, послание? Как мне надо воспринимать? Он прекрасно знает, что я не разделяю его заскоков, что я не люблю, не люблю Пазолини, и, однако же, нарочно дарит мне этого Пазолини, которого я терпеть не могу, лучше бы подарил домашние тапочки, лучше бы вообще ничего не дарил! Гадость какую-нибудь сказал бы, и то было бы почеловечнее!

Он сам удивился своей эскападе, а уж Дина тем более удивилась.

- Не понимаю. Образованный человек. Детские стихи пишешь. Почему тебе не нравится Пазолини?

- В огороде бузина, а в Киеве дядька! - выкрикнул Адмиралов.

- Но послушай. Он тебе подарил то, что ему самому интересно. Он надеется, что тебе это может понравиться, что у вас появится что-то общее...

- Ничего подобного! Он не этого хотел! Он хотел меня поставить на место. Я не знаю, чего он хотел, но только не того, чтобы у нас появилось что-то общее! Неужели ты думаешь, он рассчитывает на то, что мы когда-нибудь будем с ним обсуждать «Сто дней Содома» или как оно там называется?