Книга Взрослые люди - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вообще была строгая, подтянутая, чуть нахмуренная.
Коля же, наоборот, ни разу до этого не был женат. Вел рассеянную жизнь вольного художника, пока не встретил Надежду Аскольдовну. У них начался роман, который быстро завершился свадьбой.
Они хорошо жили. Но Коля, бывало, этак вскользь и невзначай вспоминал свои победы на амурном фронте. Надежде Аскольдовне это не нравилось. Она говорила ему: «Прекрати!», «Не желаю слушать эти пошлости!». Даже вставала и выходила из комнаты.
– А у тебя вообще много женщин было? – спросила она однажды.
– Страшно сказать, – улыбнулся Коля. – А у тебя?
– Ни одной, – сказала Надежда Аскольдовна. – У меня было двое мужчин, и третий вот сейчас есть, – она поцеловала Колю в щеку.
– Погоди, – сказал он. – Ты что, ни разу не изменяла мужьям?
– Нет, – сказала она. – А зачем?
– Да нет, конечно, конечно, незачем! – быстро согласился Коля. – А до свадьбы, до первого брака, я имею в виду, у тебя кто-то был?
– Нет, – сказала она.
– Погоди, – сказал он. – Ты во сколько лет замуж вышла?
– В двадцать, – и она замолчала, глядя на Колю сквозь очки.
– Ну, а в школе у тебя были мальчики? – в отчаянии спросил Коля. – Ну, типа провожать и целоваться?
– Глупо целоваться, если потом сразу не в постель, – сказала она. – А в постель с мальчиком из класса – еще глупее.
– Да, – вздохнул Коля. Потом задумчиво сказал: – Да, конечно. Ты права. Так и надо на самом-то деле. А я, конечно, неправильно жил. Бесцельно тратил лучшие чувства, пока тебя не встретил…
– Ладно, дело прошлое, – вздохнула она в ответ. – Но все же, сколько их было?
– Да отняли список, и негде узнать! – Коля махнул рукой.
Но через пару дней вдруг сказал:
– Я тут порылся в памяти, – и протянул ей блокнот. – Мой, так сказать, донжуанский список, ты просила.
– Не буду читать, – сказала она. – Ты не Лев Толстой, я не Софья Андреевна. Я просто спросила – сколько?
– Двадцать две, – сказал Коля.
– Сколько? – переспросила Надежда Аскольдовна.
– Двадцать две, – повторил Коля.
– Постой, – сказала она. – А, прости, ты когда в первый раз…
– В семнадцать, кажется.
– Значит, двадцать две за тридцать лет? – она вдруг прыснула. – Это что, меньше одной бабы в год? – она упала на диван, хохоча.
– Что с тобой? – не понял Коля.
Она приподнялась, притянула его к себе, обняла, прижалась к нему:
– Ах ты, мой хороший… Ах ты, Казанова моя золотая…
Пока смерть не разлучит нас
Леша встал с дивана, пошел на кухню, поставил чайник. Ася слышала, как он двигает кастрюли в холодильнике.
– Уже проголодался? – крикнула она.
– А у тебя есть курица тушеная! – он вернулся в комнату и звонко пошлепал себя по голому животу.
Ася вскочила и побежала на кухню, на ходу включив телевизор.
По телевизору шли новости. Леша смотрел вполглаза. Вдруг дикторша нахмурилась и заученно-тревожным голосом сказала, что при заходе на посадку потерпел крушение пассажирский самолет…
– А? – вскрикнул Леша.
– Что? – спросила Ася из кухни.
– Тихо! – и он бросился к телевизору.
– Что-что? – Ася вбежала в комнату.
– Не может быть, – сказал Леша. – Погоди. У тебя комп включен? Не надо, я айфон возьму… – потыкал пальцем в экран и скривился. – Ась, мне надо ехать. Самолет упал.
– Какой? – не поняла она.
– Мой!
Потому что Леша сказал жене, что командировка с пятого по двенадцатое. А на самом деле она была с седьмого. Думал, что два дня будут в его полном распоряжении. И вот такое гадство. Надо возвращаться домой и врать, что опоздал на рейс.
– А может, не надо? – легкомысленно сказала Ася. – Если там все погибли? Отрастишь усы, купишь новый паспорт, и все дела! Тебе пойдут небольшие усики. Здравствуй, новая жизнь! – и она его поцеловала. Она была голая и красивая.
– Ага, конечно! – усмехнулся Леша. – Я же не регистрировался. Я вообще брал билет на послезавтра.
– Понятно, – сказала она и вздохнула.
Выйдя из метро, Леша сильно подвернул ногу. «По Фрейду, – вспомнил он статью в каком-то журнале. – Значит, мне дико неохота домой. А может, правда? Усы, взятку в паспортный стол, и новая жизнь?»
Он поковылял к дому.
Открыл дверь своим ключом. Стиральная машина работала на отжим, выла и грохотала. Он поставил сумку под вешалку.
Стиральная машина щелкнула и замолчала.
– Нет, не сегодня и не завтра, – услышал он голос своей жены; она разговаривала по телефону. – Это как-то неприлично. И потом, надо будет на опознание лететь, наверное… Да какие сорок дней, ты что! – засмеялась она. – На той неделе. Я сама позвоню…
Леша захотел распахнуть дверь и сказать: «Я вообще-то жив. Но не смею больше навязываться!»
– Конечно, это судьба, – сказала жена. – Целую, целую тебя.
И повесила трубку.
Леша решил: хрен вам с маслицем, а не судьба.
Снова открыл входную дверь, потом громко захлопнул и крикнул:
– Туська, привет! Такая невезуха! Ногу вывихнул, растяжение, наверное! Три часа на лавочке сидел, пока очухался. Поменял билет на послезавтра.
Жена выскочила в коридор, бросилась к нему, обняла его.
– Лешенька! Живой!
– Тусь, ты чего? – удивился он.
– Леша, – она прижалась к нему еще сильней. – Твой самолет упал. Понимаешь? Самолет разбился. А ты на него опоздал. Понял? Ты понял?
– Вот это да! – сказал он. – Слушай, прямо не верится. Нет, правда?
– Правда, – сказала она. – Это судьба.
Она прикрыла глаза, медленно и сладко поцеловала его.
– Ой, – сказал он. – Нога жутко болит, извини.
Я говорю тебе – мой путь не прям
В конце семидесятых был у меня один знакомый. Мой ровесник.
Но какое сравнение! Я был преподаватель греческого языка, а он – замдиректора автосервиса. И это в неполных тридцать лет! Блистательная, невероятная карьера. Примерно как стать членкором академии наук в таком же возрасте.
Он был очень богат. У него было всё: кооперативная квартира с югославской мебелью; новенькие «жигули» шестой модели; тещина дача, сияющая свежим ремонтом и столь же югославской мебелью (это было замечательно – на даче у человека не дачная мебель, то есть потрепанная городская, а специально купленная новая). Не говоря уже о костюмах и дубленках. О японских часах на золотом браслете. О бриллиантах и соболях его жены.
