Книга Прекрасная посланница - Нина Соротокина

— А почему бы и нет. Тем более что она уже не раз оказывала ему знаки внимания. Не сама, конечно, но через генеральшу и эту несносную Мегден. Сама Анна Леопольдовна очень податлива.

«Как лайковая перчатка, — подумала Николь. — Новая, блестящая, мягкая перчатка, кто натянет ее на уверенные пальцы?»

Мадам де ля Мот поймала себя на мысли, что чувствует симпатию к юной принцессе и жалеет ее.

3

А теперь вернемся назад, чтобы рассказать о судьбе Лизоньки Сурмиловой, оставленной нами в замке Гондлевских. Старания Сурмилова об обеспечении надежного русского конвоя имели успех, видно откупщик «подмазал» не только генералов, но и младшие чины, и в середине декабря Лизонька благополучно прибыла в Петербург. По случаю обретения дочери папенька заказал молебен в соседней церкви, но не успокоился на этом и заказал еще более роскошную службу в соборе Святого Андрея на Васильевском острове на Большой першпективе, что ведет к Галерной гавани и Бирже. Собор этот не отличался особым богатством, можно даже сказать, что он был скромен. Но в нем последнее время стали собираться кавалеры ордена Андрея Первозванного. А это все бояре, сановники, лучшие люди государства. Поэтому Сурмилов быстро сочинил подобающую легенду: де знает этот собор чуть ли не с юности, де квартировал тут поблизости и захаживал в него регулярно, а потому считает, что будущим своим успехам в деле обязан исключительно святому Андрею.

Священник улыбнулся в усы: мол, только и дело Андрею Первозванному, что заботиться о процветании виноделия в России. Но службу отслужил знатно. Приглашенные были разношерстны в смысле богатства и положения, но должники, которым Сурмилов давал деньгами под малые проценты, а среди них были и графы и князья, присутствовали в полном составе.

После молебна, когда Сурмилов ждал дочь у кареты, к нему подошел небольшого роста скромно одетый молодой человек, представился без упоминания чина и вежливо, но без подобострастия, высказал слова благодарности. Он, вишь, имел счастье квартировать в сурмиловской загородной усадьбе в отсутствие там хозяев. Карп Ильич выслушал все эти излияния без благосклонности, подумав:

«Может быть, я по милости судьбы и стал твоим благодетелем, но ты, по малости своей, должен высказывать признательность в подобающем месте, а не у всех на виду».

Молодого человека не смутила нелюбезность откупщика, он спокойно удалился, сел на лошадь, кстати, очень порядочную, и ускакал в неизвестном направлении, а Сурмилов до самого дома все пытался вспомнить, откуда он знает эту фамилию — Люберов. Потом вспомнил, как же, как же, был такой богатей, сукном занимался, осужден по пятому пункту, то есть враг царицы и отечества, а потому сослан в Сибирь. Отец, значит, сослан, а сын на свободе разгуливает? Что-то здесь не так.

Скоро Карп Ильич узнал подноготную этого дела. Оказалось, что сынок — Родион Люберов — ни много ни мало, состоит на службе у самого Бирона, и не только на хорошем счету, но, как говорится, «вхож». Одним словом, «свой при дворе человек». Именно поэтому в списке приглашенных на бал, который Сурмилов закатил на Масленицу, Родион Люберов занимал вполне почетное место.

Закон петровского времени предписывал лицам, в доме которых устраиваются ассамблеи, непременно вывешивать афишку с извещением для лиц обоих полов. Сурмилов, как человек новой закалки, пренебрег этим правилом. Он заказал пригласительные билеты на хорошей бумаге и разослал приглашенным.

Гостей понаехало даже больше, чем ожидалось. Въезд в парк был обозначен гранитными колоннами, двум каретам можно разъехаться без всякого ущерба, но карет было столько, что они выстроились вереницей, запрудив прилегающие улицы. По широкой расчищенной от снега аллее, обсаженной лиственницами, гости попадали в дом. О сурмиловском особняке ходило много легенд. Говорили об огромном, на аглицкий манер построенном камине и драгоценных голландских изразцах, коими были выложены не только печи, но сами стены и даже полы, но особенно волновала всех новомодная французская мебель, которую откупщик вывез из самого Парижа, вывез тайно, таясь не от французов, а от своих, которые, увидев такую красоту, непременно отобрали бы ее в казну под видом налога.

Форма у стола и двух кресел вроде простая, но украшение красоты немыслимой. Все изукрашено инкрустациями из черепашьего панциря и фигурной бронзы. Иным совсем не понравилось — слишком скромно, но особое недоумение гостей, кои за границей никогда не бывали, вызвало название мебелей — Буль. Смешно, словно кто-то тонет и пузыри пускает — буль, буль… Потом разъяснилось. Оказывается, Буль это имя художника, а может, мастера, который преставился, несчастный, совсем недавно в возрасте девяноста лет. Луи Буль…

Но если честно говорить, то больше, чем все эти французские игрушки, гостей заинтересовал обеденный стол — роскошный, с первостатейными закусками, дорогими винами, чудным десертом, печевом и заморскими фруктами. Это была такая еда, что если все попробовать, то до дому не доедешь, потому как лопнешь по дороге.

Хозяин остался доволен. Бал удался на славу. Выписанный из Германии оркестрик — небольшой: виолы, один фагот, фисгармония, еще там что-то — услаждал слух. Музыкантов, согласно моде, обрядили в одинаковые зеленые камзолы. Они поворчали для порядка, чай не военные, но смирились и играли очень прилично. Лизонька порхала в танцах, всех пленяла, а Сурмилов потирал руки и прикидывал, из каких фамилий выбирать ей жениха.

«Лучше бы знатного сыскать, но если он, скажем, князь, то в женихи по доброй воле не пойдет. Но, положим, уговорим, можно и в должниках такого найти. Но ведь всяк знает, коли нищий дорвется до денег, то начнет ими швырять направо-налево, фасон держать и портить жене жизнь. Уж если по-мудрому рассуждать, то надобно найти знатного, но из провинции. Пусть у него связей в столице нет, зато есть землица где-нибудь в Воронежской или Курской губерниях, и опять же людишки на той земле, хорошо бы душ эдак тыщ пять. Ну ладно, можно и на тыщу крепостных согласиться. Такой муж и Лизоньку сделает счастливой, и тестю поможет в вопросах виноделия».

Лизонька и не думала о матримониальных планах отца, не давала себе труда размышлять на эту тему. На балу она познакомилась с сестрой своего суженого — Клеопатрой, уже замужней, до чрезвычайности симпатичной и счастливой дамой. Супруг ее был тоже очень любезен, но Лиза, признаться, ждала от него большей развязности и радушия. Родион был застегнут на все пуговицы и как бы давал понять: если вам угодно предаваться воспоминаниям о Польше, я поддержу вас, но сам я инициатором этих воспоминаний не буду. Лизонька решила, что Родион боится ее скомпрометировать.

Вокруг ели, смеялись, говорили, икали, молчали от полноты чувств. Господа офицеры гоняли шары на бильярде, в уголочке уже раскинули столы с зеленым сукном, и кто-то искал счастья в ломбере, фараоне и прочих приличных карточных играх. Ставили по маленькой. Точно не было известно, как при дворе относятся к азартным играм. Иные говорили, что царица сама играет, но находились умники, заверявшие, что Анна Иоанновна не одобряет крупной игры на деньги. Расшалишься без меры, потом неприятностей не оберешься.