Книга Джампер. История Гриффина - Стивен Гулд

Этот «кто-то» выстрелил, эхо метнулось по замкнутому пространству, и неожиданно две туристки упали прямо на меня. Я слышал, как из их легких вышел воздух. Они перестали кричать, но бились в конвульсиях, а я почувствовал запах озона. В меня не попало, и хотя они упали у самого выхода из моего закутка, необходимое пространство еще оставалось, и я смог прыгнуть.

— Подождите! — крикнул я. Не знаю, кому я кричал и зачем, но мой голос отразился эхом по всему Пустырю. Я тут же прыгнул на платформу «Чаринг кросс» и зашел в поезд, идущий, в северном направлении, в сторону Темзы и «Эмбенкмент стейшн».

Никто не стрелял, никто не кричал, но глаза мои еще были расширены от той картины, что осталась в памяти.

Прошло всего три минуты, когда поезд подъехал к той станции, но стрелявший исчез. На платформе орудовала линейная бригада полиции. Они подняли девушек и усадили на лавку. Спутанная проволока все еще валялась там, среди осколков голубой плитки, так что я предположил, что нападавшие втиснулись обратно в закуток и сумели там укрыться. Я не стал выходить из поезда и успел заметить из окна, как несколько полицейских в туннеле размахивали фонариками и что-то искали.

Я сошел на «Ватерлоо» и пересел на Юбилейную линию, чтобы добраться к «Грин-парку», затем сел на ветку Пикадилли до «Найтсбриджа». Я даже не опоздал на занятие, хотя казалось, что это невозможно.

В следующий раз «они» подобрались поближе.

Станции «Элефант» и «Касл тьюб». На сей раз охотившийся был куда осторожнее. Он шел за мной и не нападал, пока мы поднимались по эскалатору на улицу, а выстрелил лишь поднявшись по ступенькам, но перед выстрелом я услышал, как клацнуло что-то металлическое, а потому мгновенно наклонился вперед и обернулся. Шнур пролетел над головой и попал в перила надо мной, а сам я уже стоял в пустыне, когда к стрелявшему подоспел напарник.

Ну что же.

Это явно не совпадение. Они отслеживали станции подземки.

Я прыгнул обратно в Лондон, на другую сторону Темзы, на станцию «Южный Кенсингтон». Она находилась на расстоянии всего одной остановки от «Найтсбриджа», но я не стал садиться на поезд. Слонялся среди платформ — на этой станции три разные линии — следя за каждым проходящим. Народу было много, но после того, как я простоял на платформе «Пикадилли», встретив три поезда, все лица смешались.

Я поднялся по лестнице на восточную платформу, затем по Кромвель-роуд совершил небольшую прогулку до музея Естественной истории. Там я провел час, ходя туда-сюда между китами и динозаврами, рассматривая каждого, кто подходил близко. Все лица незнакомые. Наконец, я прошел вверх по Бромптон авеню до «Найтсбриджа», забрал свое выстиранное белье, купил еды, и прыгнул в городской автобус, идущий на запад.

Фалафель была свежая, хрустящая, теплая и лежала в моем желудке мертвым грузом. Сколько же было охотников? За какими станциями они наблюдали? Собирались ли они выжить меня из Лондона, как уже выкурили из Сан-Диего и Уатулько?

Какого черта им нужно?

Где-то за Илинг Коммон, когда автобус опустел, я прыгнул обратно в Нору.

Я высветлил волосы. Купил двустороннюю куртку и три шапки. Очки без диоптрий в темной оправе. Все еще пользовался метро, но очень-очень осторожно. Никогда не прыгал на станцию. Никогда не исчезал со станции. Каждый божий день старался выбирать новую точку назначения, и она никогда не оказывалась рядом с местом, откуда я собирался уехать в тот день.

Я совсем прекратил прыгать в кинотеатры, не платя.

Сдал свою иккю, экзамен на коричневый пояс. Сенсей Петел сказал, что мои ката уже не столь ужасны, как раньше. Я двинул сенсея Мартина между ребер внешним ударом во время экзамена по борьбе.

И еще у меня появился друг.

СЕМЬ

Прыщи и удары

Генри Лангсфорд на занятиях был классом старше и обладал отличным чувством юмора. Мы вместе сдавали иккю, и он доставал меня из-за американизмов и акцента. Его отец занимал должность второго секретаря британского посольства в Омане, так что Генри учился в интернате в Лондоне. Он говорил:

— Самое лучшее, что есть в школе — это бокс, но я получил разрешение еще и на занятие карате.

Он был худой и длинный, хотя и одного со мной возраста. Легко доставал меня ударом ноги, зато я был быстрее. И все же тренироваться с ним — это было нечто. Я пускался на всякие увертки, хотел уклониться от его рук, достать до его почки или подсечь средним ударом ноги. Иногда получалось.

Как-то Генри предложил вместе съесть по десерту.

— Есть время до половины десятого, и есть бар всего в семи остановках по ветке Пикадилли. Ты как?

У меня на языке вертелась дюжина отговорок, но вместо этого я ответил:

— Почему бы и нет?

Мы завалились в «Эспрессо бар» на северной стороне Бьючемп плейс. Он заказал чай, я — двойной латте с сахаром.

— Неудивительно, что ты такой мелкий. Ты сам застопорил свой рост кофеином. Как ты спишь после этого?

Для меня все еще был полдень, но я ответил:

— Может, именно поэтому я такой увертливый.

Потом мы прошли обратно к Бромптон-роуд и Гайд-парк, погуляли немного, двигаясь в восточном направлении.

Разговаривали о путешествиях, местах, где жили. Мы оба бывали в Таиланде, Испании, но он на юге, в Кадисе и Севилье, а я на севере, в Барселоне и Сарагосе. Я рассказывал о «колониях» и Мексике. Он говорил о Кении и Норвегии, о семейном отдыхе в Нормандии. И тут мы заговорили на французском, и — о-ля-ля! — насколько же он превосходил меня произношением! Зато у меня был больше словарный запас.

— Где находится твой дом, мой маленький друг? — спросил он по-французски.

— Маленький? Я умею прошмыгивать под дверью. И живу в земляной норе.

— Что? Как хоббит?

— Как хоббит.

— Квартира в подвале?

— Можно и так сказать. На западе — Америки.

Он подумал немного.

— Да, твои ноги немного волосатые. Значит, и дом должен быть в Ривенделле?

— А? Ну да, конечно. У эльфов.

Он ухмыльнулся и глянул на часы.

— Вот же, блин, мне придется беседовать с директором, если я не потороплюсь.

Мы находились рядом с «Гайд-парк корнер стейшн», и он ринулся к станции, только пятки засверкали.

— Надеру тебе задницу на занятии! — пообещал он через плечо.

— Размечтался!

С тех пор десерт после занятий стал традицией. Когда мне исполнилось шестнадцать, наш класс отправился на турнир в Бирмингем, и нас с Генри поселили в одну комнату, под начальством сенсея Петела.

— Ты никогда не рассказываешь о своих стариках, — заметил Генри, еще когда мы ехали на поезде.