Книга Зеркальное время - Вольфганг Хольбайн

— Я знаю, — ответил Гордон. — Я ее читал. И это един­ственная причина, почему я вообще подпустил его к себе.

— Что он сказал? — снова спросил Юлиан.

— Рассказывал что-то про соглашение, которое вы с ним заключили. Пришлось мне сказать ему несколько подходящих слов, после чего он отвалил. — Заметив рас­терянность Юлиана, Гордон добавил: — Да не бойся, башку я ему не оторвал. И всю вину взял на себя. И все же я бы посоветовал тебе впредь обходить репортеров стороной.

Они подъехали к вокзалу, Гордон стал искать, где припарковаться. Юлиан краем глаза отметил, что мото­цикл все еще ехал за ними.

— Что это за штуковина? — спросил Гордон, кивнув в сторону тролля.

— Я его выиграл, — односложно ответил Юлиан.

— Выиграл? Такую старую игрушку? У нее такой вид, будто до тебя ее выигрывали еще человек десять.

— Мне. она нравится.

— Выкинь! — посоветовал Гордон. — Друзья в интер­нате засмеют.

Юлиан молча взял тролля с заднего сиденья и снова засунул его в коричневый пакет; Гордон все понял.

Гордон, по примеру других автомобилистов, приехав­ших до него, пренебрег знаком, запрещающим стоянку перед входом, и они вышли из машины. Юлиан испугался, почувствовав, как сильно похолодало. Ведь стояла сере­дина лета, солнцу полагалось жарить вовсю. Мальчик втянул голову в плечи, прижал к себе пакет с троллем и побежал к входу в вокзал.

Когда Гордон попытался поспеть за ним, стало заметно, что он слегка прихрамывает. Мало кто знал, что менеджер имел инвалидность. Сам он неохотно говорил об этом и даже на прямые вопросы отвечал уклончиво. Правый коленный сустав был у него наполовину лишен подвиж­ности. Юлиан предполагал, что эта хромота — следствие старой травмы, вполне возможно, полученной в автомо­бильной аварии. Во времена резкой смены погоды колено давало о себе знать. Юлиан замедлил шаг и подождал Гордона.

Перед тем как войти внутрь, они остановились под козырьком. Гордон отряхнулся, как вымокшая собака, и потопал ногами.

— Вот зараза! — ругался он на погоду. — Настоящий конец света!

— Тебе придется отогнать машину, — сказал ему Юлиан. — Иначе тебе грозит полицейский протокол!

— В такую погоду ни один полицейский не высунет носа... — Гордон оглянулся и осекся. Их «феррари» крас­ным пятном виднелся у самого подножия широкой лестницы, Позади машины остановился мотоцикл. Фара его все еще горела.

— Черт возьми! — восхитился Гордон. — Вот это мо­тоцикл! Ты хоть знаешь, что это такое? Это «нортон»! За плечами у этой машины по меньшей мере семьдесят лет, если не все восемьдесят! И он еще ездит!

— Мотоциклист совсем рехнулся: в такую погоду вы­езжать на таком металлоломе, — поддакнул Юлиан.

— Металлолом? — Гордон не поверил своим ушам. — Юлиан, это настоящий раритет! Ему цены нет. Я даже не знал, что эта модель еще где-нибудь существует. Да еще на ходу! Я должен ее купить!

Юлиан больше не слушал его. Он смотрел на мото­циклиста, рослого юношу, с головы до ног упакованного в черную кожу, блестевшую от дождя. На голове у него был черный шлем со щитком, и Юлиан не мог видеть его лица. И все же он явственно ощутил, как из-за темного щитка тот сверлит его взглядом.

— Стой, Мартин! — испуганно крикнул он, но Гордон уже сбегал вниз по лестнице к мотоциклу.

Ураганный порыв ветра пронесся по площади, и на несколько секунд серая стена воды поглотила все, что еще виднелось на расстоянии пяти-шести шагов.

Когда порыв ветра улегся, мотоцикла на месте не было. Гордон остановился, недоуменно оглядываясь по сторонам, а потом вернулся назад. Он вымок до нитки и ругался:

— Вот зараза! Я так хотел с ним поговорить!

Юлиан понимал огорчение Гордона. Гордон любил не только новейшие скоростные модели, но и всяческую старину на колесах — не важно, на двух, на трех или на четырех. Он собрал уже целую коллекцию такой старины. Мотоцикл восьмидесятилетней давности мог бы достойно увенчать эту коллекцию.

— Правда, я бы на его месте никому не продал такую вещь. Ни за какие деньги. — Гордон глубоко вздохнул. — С другой стороны, я бы и ездить на нем не стал. Да еще в такую погоду!

Они медленно продвигались к перрону. Переполнен­ный зал гудел: плохая погода загнала сюда многих про­хожих. Поезд уже стоял на пути. До отправления оста­валось еще двадцать минут, но они все же поднялись в вагон, потому что на перроне было холодно. Юлиан уселся у окна и еще добрую четверть часа выносил общество Гордона, хотя ему не хотелось ни о чем раз­говаривать.

Когда Мартин наконец вышел, Юлиан почувствовал облегчение и вместе с тем какую-то нервозность. У него было предчувствие, что история с исчезновением мальчика далеко еще не закончена. Отец знал больше, чем говорил вслух, и дело здесь было не просто в исчезновении некоего случайного ребенка. Главное — почему он его отсылает назад в интернат.

Поезд двинулся. Гордон махал ему рукой. Юлиан тоже поднял руку и оцепенел. В толпе на перроне он увидел мотоциклиста.

Он смотрел на Юлиана. Хотя лицо по-прежнему скры­валось за черным щитком, Юлиан чувствовал на себе взгляд его глаз, и это не были глаза человека.

То был рыжий в кожаной куртке, он же тролль. Он явился сюда для того, чтобы настичь ускользнувшую жертву.

Поезд покатился, но Кожаный еще мог догнать его в несколько хороших прыжков. Однако не шелохнулся. Только взглядом проводил.

Только когда поезд отъехал от перрона, Юлиан от­важился вздохнуть и откинуться на спинку сиденья. Но облегчение от того, что он ускользнул от тролля, продержалось недолго. Его словно молотом ударило: значит, все это была правда!

И ярмарка. И тролли. И дорога привидений. И зеркало. И тринадцатый этаж.

Значит, все это был никакой не сон.

У него задрожали колени, он готов был закричать, охваченный ужасом и чувством бессилия.

Но все же ему удалось подавить этот приступ страха и призвать на помощь логику. Хорошо, пусть все это было на самом деле. Была эта зловещая ярмарка, были эти тролли и все остальное. Но какое отношение все это имело к нему? И почему это произошло именно теперь, а не когда-либо еще?

Ощущение тревоги и предчувствие грядущей беды разрастались в нем. Если бы рядом оказалась хоть какая-то живая душа, чтобы поговорить обо всех этих грозных превращениях!

Впрочем, может быть, и есть такая душа...

Он достал из кармана конверт, переданный Рефельсом, вскрыл его и обнаружил три снимка, сделанных «поля­роидом», и не очень содержательную записку. Рефельс сообщал, что не сердится и что Юлиан может в любое время обратиться к нему, если у него появятся проблемы или понадобится просто поговорить. И указан домашний номер телефона.