Книга Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

Необоримое нечто потянуло его к моему пристанищу, и, будучи не в силах сопротивляться, оборотень убеждал себя, что все и планировал с самого начала. У него слишком много неотложных дел, чтобы месяцами мотаться по раскисшим дорогам, высасывая соки из очередного коня. (Казавшееся неутомимым, не требующее корма животное, рухнув на землю, всякий раз мгновенно обращалось в груду пыли или растекающуюся жижу — в зависимости от погоды. Вер-вольф выпивал до донца его жизненную энергию.)

Настало время покончить с утомительным преследованием, настала пора решительной схватки. И вот король оборотней идет навстречу своему сопернику, чтобы поразить его в недолгом, но красивом поединке…

Вервольф развернул коня и галопом погнал его в гору — к оставленной позади деревне. Он возвращался к грудам трупов, которые уже сыграли свою роль в этой замечательной игре, где ставка так высока — бесценная жизнь.

Деревня, где засели солдаты, была все ближе — почерневшие от времен и непогоды избы, покосившиеся сараи и щелявые заборы. Оборотень втянул носом воздух — пахло сыростью и человечиной. Он спрыгнул со взмыленного коня и зашагал по утонувшему в грязи деревенскому переулку.

Часовые, даже глядя в упор, не замечали его. Пружинистой походкой, сильно отмахивая в такт руками, приближался вервольф к избе, в которой окопался этот наглый упрямец, глумливый и-чу, сопляк, еще ничему не наученный жизнью.

Моих логических сил, хоть и подкрепленных семеж причиндалами, не хватало для решающего удара. Заманенный в избу и «полураздавленный» заклятиями вервольф почувствовал это и приободрился. Сейчас он соберется с силами, яростно оттолкнется от притянувшей его как магнитом стены и уйдет в ночь и туман. И тогда нам предстоят новые сотни верст, новые бои вслепую, изначально обреченные на неудачу. Отряд будет таять, солдаты впадут в отчаяние, и рано или поздно кто-нибудь в горячке боя с незримым противником пальнет в слишком заметную спину инспектора Боброва, штабс-капитана Перышкина или мою.

У меня был револьвер с серебряными пулями, от которых сворачивается черная кровь. Но ведь он убивает вампиров, а не оборотней. А еще у меня под рукой был пистолет-пулемет «петров» с разрывными аглицкими пулями. И я в любой момент мог издырявить вервольфа. Но чтобы научиться побеждать оборотней, мне нужно было уничтожить его силой чистой логики, а не косного металла. А еще лучше — заставить его говорить. Выведать сокровенные тайны чудовищ было моей давней, еще детской мечтой. Я бы узнал их слабое место и смог уничтожить всех разом.

Мечта наивная, но живучая… Серебряные пули были последним средством — я пущу их в ход, если вервольф доберется до двери и шагнет за порог. Если сумею… Не только я давил на вервольфа, но и он на меня. Мы оба боролись с вязким мировым пространством. Я навел порчу на оборотня, а он оплел меня невидимой глазу паутиной.

— Ты ведь пришел в Кедрин не просто так и девушку зарезал не случайно. Ты по мою душу пришел. А разве я тебе чем-то насолил? Значит, тебя послали, — пытался я разговорить вервольфа.

Тот упорно молчал.

— Скажи, кто это был? Глупо страдать за чужие грехи, — продолжал я напирать. Оборотень только усмехался в ответ.

Преодолевая логическое сопротивление, он с видимым усилием двинулся к входной двери — брел, словно бы раздвигая грудью воду. Сейчас вервольф не мог победить меня в открытой схватке, но время снова работало на него. Он уходил, каждым шагом втаптывая в пьшьные половики мою надежду покончить с ним раз и навсегда. Надежду обезопасить город, облегчить душу и триумфатором вернуться домой.

На пороге сеней вервольф обернулся и подмигнул. В этот миг он был как две капли воды похож на моего отца — видно, надеялся, что я не смогу стрелять в родного человека. К способности чудовищ принимать человеческий облик не так легко привыкнуть, зато, обретя опыт, перестаешь обращать внимание на эти превращения — видишь только суть.

Я схватил автомат, чтобы дать очередь по ногам вервольфа, и внезапно вспомнил о тибетском амулете графа Паншина-Скалдина — обереге от Стратега зверей. Вернее, я не забывал о нем и прежде — трудно забыть о вещице, которая круглые сутки висит у тебя на шее. Вот только я никогда всерьез не рассчитывал на его волшебные свойства — не люблю вещи, снятые с покойников. Да и сработает ли тибетский амулет здесь — в кедринской непролазной тайге, где хвойные деревья-исполины оплетены густыми зарослями ивы, ольхи и орешника? Как говорится, каждой ягоде — своя кочка… Сам не знаю, зачем я его носил.

Подняв руку, я не сразу нащупал пуговицу. Рывком расстегнул ворот. Вервольф вздрогнул и замер с поднятой в шаге ногой. Когда я достал из-под рубахи амулет, держа его пальцами за нижний край, оборотень опустил ногу, прижался спиной к стене — теперь уже по собственной воле. Он вжимался в потемневшие от времени бревна, словно пытаясь укрыться в них. Когда я поднял оберег на уровень глаз, нацеливая на врага мое оружие, вервольф вдруг чисто по-волчьи взвыл и рухнул на колени, сжав руками раскалывающуюся от боли голову:

— А-уа-у-ууу!!! Убе-е-ери его-о-о!!!

Держа амулет перед глазами, я медленно двинулся к оборотню. Он отшатнулся, пополз прочь на карачках. Перевалившись через порог, оборотень истратил последние силы, повалился на пол в сенях и корчился от нестерпимой боли. Однако он не был ни ранен, ни просто избит. Его всего-навсего сглазили.

Сейчас вервольф не мог покрыться шерстью и отрастить клыки — Луна была не в той фазе. Да и не помогло бы ему это. Зато умение насылать на людей морок всегда при нем. Вот только забыл оборотень о нем — порча выгрызала его волчью половину натуры, и от чудовищной боли не было спасения. Ее нельзя описать словами, человеку не понять, что испытывает вервольф, теряющий свою звериную ипостась.

Во входную дверь замолотили кулаками.

— Откройте! — кричали с улицы. — Вы живы там?! Откройте, барин!

Я был жив. Живее некуда. Зато вервольфу жить осталось считанные минуты, а так много нужно было у него спросить.

— Кто тебя послал?

Молчит.

— Отвечай, не то отдам солдатам. — Больше пугать его было нечем. — Повторяю вопрос: кто тебя послал?

Вервольф кривил лицо. Я не сразу понял, что он пытается рассмеяться.

— Глу… Глу… Глупее вопроса… — Ему было трудно говорить. — Ты меня удив… ляешь.

В дверь уже колотили прикладами. Звякали затворы.

— Откройте! Дверь сломаем!

— Все в порядке! Оставьте меня в покое! — заорал я во всю глотку.

Солдаты меня не слышали или не хотели слышать. Голоса снаружи становились все громче, настойчивей. Люди теряли последние остатки терпения и здравого смысла. Вот-вот начнут палить в дверь из винтовок.

— За тебя будут мстить?

— Да… — с трудом выдавил вервольф.

Бум! Бум! Бум! Под ударами топоров дверь ходила ходуном. Она была прочна, но дерево есть дерево: косяк затрещал, здоровенные гвозди, на которых держался засов, начали вылезать из толстенного елового бруса. В моем распоряжении были секунды.