Книга Всем смертям назло - Вадим Давыдов

— Эх, юноша. Как же вы могли допустить такое безобразие?!

— Никто не идеален, мистер Милрайс. Но я принял меры к тому, чтобы это не могло повториться. А кстати, откуда такая замечательная фамилия? Похожа на сефардскую. Не имеет, случайно, отношения к португальской валюте?[14]

— А вы откуда знаете?! Вы что, еврей?!? — изумился Милрайс.

— Самую чуточку, — улыбнулся Гурьев. — Тоже обожаю задавать вопросы вместо того, чтобы на них отвечать.

— Ну, если только в этом смысле, — успокоился старик. — А вообще запомните, юноша: евреем нельзя быть «чуточку» – или да, или нет! Поверьте, это гораздо хуже, чем беременность. Ребёнок родится и оставит мамочку саму себе, а еврей внутри вас – сдохнет, но не отпустит! Уж поверьте, я это отлично знаю.

Что-то в этом есть, подумал Гурьев. Но, желая закрепить достигнутый в охмурении ювелира успех, он возразил:

— Не скажите. Некоторые умудряются выдавить из себя еврея без остатка.

— Это вы о Ротшильде, что ли?! — опять взвился Милрайс. — Разве можно с такими людьми вести дела?!

— А вы не ведёте?

— Никогда не вёл и не собираюсь, — отрезал ювелир. — Приходил тут один из его молодчиков года полтора назад. Разумеется, я его взашей вытолкал. Они думают, если я еврей, так я обязан вылизывать пятки Ротшильда оттого, что его прадед тоже, оказывается, был когда-то евреем!

Вот это да, подумал Гурьев, чувствуя знакомый запах – если не удачи, то серы. Как всё интересно складывается-то.

— А ваш?

— Что?!

— А ваш прадед?

— Мои предки были ювелирами и часовщиками при дворе уже тогда, когда дедушка первого Ротшильда мальчишкой воровал у старьевщиков латунные побрякушки! — рявкнул Милрайс. — Да пусть только посмеет кто-нибудь равнять меня с этими жуликами! Ноги моей не будет в той синагоге, куда хоть раз в жизни заглянул один из этих полувыкрестов!

— Интересно, — улыбнулся Гурьев. — Чем это так вам не угодил мистер Ротшильд? Не богатству же его вы завидуете.

— Богатство?! Богатство – от слова «Бог»! Кто этого не понимает – идиот!

— Думаете, Ротшильд не понимает?

— Да конечно же, нет. Если Бог даёт еврею богатство – это не просто так, юноша. А если еврей таких вещей не понимает – пусть крестится к чёртовой матери, вот что я вам скажу! Каким жутким идиотом должен быть еврей, который твердит, что евреям незачем думать о Иерусалиме?!

— А зачем евреям думать о Иерусалиме? — Гурьев поудобнее устроился в кресле. — Расскажите мне, мистер Милрайс. Это меня страшно интересует.

— Зачем?! Я вот вам скажу, зачем. Конечно, если вы не еврей – откуда вам знать даже такие до смешного простые вещи!? Две тысячи лет, мистер Гур, евреи мечтали о Иерусалиме. Это делало их евреями и помогало оставаться ими – две тысячи лет. А потом приходит этот, как говорят ашкеназы, поц – и заявляет: я лучше знаю, о чём следует думать или не думать евреям, о чём им мечтать и на что надеяться. Почему?! Оказывается, потому, что он – Ротшильд и у него есть какие-то там деньги! Так я вам скажу по секрету, мистер Гур: пусть он катится к чёрту – вместе со своими деньгами! Конечно, не все Ротшильды – такие мерзавцы. Был всё-таки один нормальный. В семье, знаете, не без урода!

Извивы талмудической логики Милрайса откровенно забавляли Гурьева, хотя он и понимал, что ничего смешного в словах ювелира на самом деле нет.

— Так вы – сионист, мистер Милрайс?

— Да какой же из меня сионист, юноша?! Сионисты – это ваши ровесники, а мне сионизм – одна головная боль. Но еврей без Иерусалима – это не еврей. А сионисты это понимают. И я понимаю. Наверное, я сионист, хотя своего сионизма я уж точно не переживу… Слушайте, а зачем вам всё это?!

— Интересно, — пожал плечами Гурьев. — Знаете, вы необыкновенно напоминаете мне моего деда, мистер Милрайс. Хотя он был не сефардом, а ашкеназом. И, конечно, точно таким же, как вы, сионистом.

— Ага. Ну, я должен был сразу понять – если вы знаете, кто такие ашкеназы и сефарды…

— Я даже знаю, что такое «поц», — улыбнулся Гурьев.

— А графиня? Она знает?! — уставился на него ювелир.

— Что? Как переводится на английский слово «поц»?

— Не путайте меня! Про деда!

— Конечно, — пожал плечами Гурьев. — Мой дед не был большим праведником, но он был человеком слова. По-моему, достаточный повод помнить о нём и хорошо к нему относиться.

— Так значит, эта девочка ещё лучше, чем я сначала решил, — вздохнул ювелир и покачал головой. — Эх, юноша… Или вы – великий артист, или… Или мне можно вам поверить. Отчего-то мне кажется, что вас не интересуют пятипроцентные скидки…

— Совершенно не интересуют, мистер Милрайс. Торговаться я не обучен, хотя дедушка делал это виртуозно. А что, для евреев у вас специальные скидки предусмотрены?

— Да прямо! — рассердился ювелир. — При повторном заказе больше ста фунтов – пять, больше пятисот – десять процентов! Но только так – и всё! Гои, евреи, марсиане – идите все к чёрту! ваша графиня однажды чинила у меня часы своего дворецкого – подарок старого графа! А, вы ни черта не знаете… Это был настоящий Бреге с турбийоном из второй серии![15]Вы понимаете, что это значит?! Вы понимаете, сколько стоит такая работа?!? Она говорит, — он так ими гордится! Вы можете их починить? Могу ли я их починить?!? Что за идиот! Как можно сломать в таких часах турбийон – скажите мне, как?!? Я вам сам скажу, как! Нужно хорошенько закрепить их на своём дурацком котелке для овсянки – а потом разбежаться и со всего маху врезаться им в стену какого-нибудь их дурацкого замка потолще!!! Что вы улыбаетесь?! Вы понимаете, я ревел, как последний идиот, когда она ушла от меня со своими дурацкими часами?!? Женитесь на ней – или вы идиот ещё хуже меня!!!

— Я подумаю, — вздохнул Гурьев.

— Нет, вы посмотрите только на него – он подумает!!! Ещё один хахам гадоль![16]Когда надо думать – его нет! А когда надо хватать и бежать – он думает! Что вы смеётесь?! Что такого смешного в моих словах?!

Ну, вот – а ты сомневалась, что старик тебя запомнил, Рэйчел, подумал Гурьев, без всякого стеснения наслаждаясь происходящим. Ты всё-таки должна была предупредить меня, Рэйчел. Обязана была предупредить – по-настоящему. Совсем не так, как ты это сделала. Но я знаю, что тебе просто даже в голову это не пришло, моя Рэйчел. И не могло прийти – уж такая ты есть, моя Рэйчел. Он прав, моя Рэйчел. И сам не подозревает, насколько.

— Ничего, — продолжая улыбаться, заверил старика Гурьев. — Совершенно ничего, уверяю вас, мистер Милрайс. Я чувствую себя совершенно дома, и меня это радует.