Книга Заговор - Сергей Шхиян

Оплошность была не единственная, но я уточнять и считать его грехи не стал.

— Ладно, бери пистолет и смотри в оба. Только с испуга кого-нибудь из местных не застрели! — предупредил я.

— А можно я с ним пойду? — умоляющим голосом попросила Аксинья. — Вместе мы…

— Займетесь тем же, чем и в конюшне? — договорил я.

— Вот уж, надо очень, — обиделась женщина. — У нас там ничего не было, мы просто так лежали!

— Нет, пусть караулит один, — решил я, не углубляясь в обсуждение недавних событий.

Ваня обиженно шмыгнул носом, взял пистолет, свою саблю и вышел из избы. Мы остались втроем.

— Давайте ложиться, — сказал я, — нужно отдохнуть, когда теперь еще удастся поспать.

Аксинья сразу же пошла к себе, а мы с Прасковьей остались вдвоем.

— Ложись, — сказал я.

Девушка послушно кивнула и посмотрела на меня, что называется, косым взглядом. Я понял, что она имеет в виду. Теперь, когда нас стало четверо, разделить две лавки на четверых стало непросто. Предыдущую ночь я спал с Ваней, теперь, когда вернулась Аксинья, получалось, что другого места, как лечь с Прасковьей, У меня не оказалось. Нужно было сразу расставить все акценты, чтобы не осталось никаких двусмысленностей.

— Можешь спать спокойно, тебе ничего не грозит, — сказал я. — К сожалению, другого места нет, так что нам пока придется спать вместе.

Не знаю, поверила ли она, но тотчас легла. Я снял верхнюю одежду, кольчугу, сапоги, проверил рану на груди и только после этого лег рядом. Для недавней блудницы, даже вынужденной, кем я считал девушку, Прасковья вела себя слишком скромно и была явно напугана моим близким соседством. Объясняться и выяснять отношения с ней, после двух бессонных ночей, у меня просто не было сил. Я положил руку под щеку, закрыл глаза и тотчас уснул.

— Хозяин, хозяин, — как мне показалось, тотчас засвербел в ухе тонкий голосок.

Я открыл глаза, не понимая, кого зовут. В избе было светло.

— Кто это? Что случилось? — спросил лежащую рядом Прасковью.

— Ты меня обнимаешь! — жалобно пожаловалась она.

Я окончательно проснулся и должен был согласиться, что действительно держу девушку в объятиях.

— Прости, я не нарочно, — сказал я, переползая на свою часть лавки. — Наверное, что-то такое приснилось. — Как ты, кстати, себя чувствуешь?

— Хорошо, — по-прежнему обиженным голосом ответила она, — ты так меня к себе прижал, что я испугалась.

— Извини, — повторил я, — спи спокойно, еще очень рано.

Я опять закрыл глаза, пытаясь вернуться в прерванный сон, но Прасковья тихо спросила:

— Я тебе что, совсем не нравлюсь?

Совсем недавно она боялась моих домогательств, теперь ее обижает, что ей пренебрегают.

— Нравишься, только тебе сейчас нужно спать.

— А я уже выспалась!

— Тогда просто так полежи, — посоветовал я, поворачиваясь к ней спиной.

С минуту девушка лежала неподвижно и тихо, потом заворочалась за спиной, и меня чем-то пощекотали по шее и за ухом. Я открыл глаза, но лежал, не двигаясь, тогда девушка прыснула:

— Какой ты смешной!

— Чем же я смешон? — оставаясь в прежней позиции, спросил я.

— Не знаю, смешной и все.

Она опять пощекотала меня и снова захихикала. Чем это может кончиться, я знал наверняка, она, скорее всего, догадывалась.

— Не балуйся, — попросил я, но не очень решительно.

— Почему?

— Потому…

Дальше диалог можно не приводить из-за отсутствия в нем хоть какой-то информативной составляющей.

— А почему ты на меня не смотришь? — в конце концов спросила она.

— Боюсь не сдержаться, — вполне серьезно ответил я. — Ты же меня боишься…

— Вот и не боюсь, ну, пожалуйста, повернись…

Я повернулся, и мы с ней оказались лицом к лицу. Сказать, что я заметил у девушки в глазах страх, значило бы погрешить против истины. Но что-то такое, кроме любопытства, у нее в них все-таки присутствовало. Так, наверное, смотрит в открытую дверь самолета человек перед тем, как впервые должен прыгнуть с парашютом. И страшно, и очень хочется попробовать.

— А я тебе нравлюсь? — спросила она после того, как мы довольно долго смотрели в глаза друг другу.

— Нравишься, — честно сознался я.

— Тогда почему ты меня сторонишься?

Вопрос был правильный, но слишком сложный для объяснения. Я подложил руку под щеку, так, чтобы удобнее было на нее смотреть, спросил:

— Тебя, когда ты жила в том доме, возили к мужчинам?

— Нет, меня никуда не выпускали, только заставляли работать по хозяйству, — наивно ответила она.

— А тогда когда мы с тобой первый раз встретились, ты еще пила, ну этот, — я хотел сказать «эликсир страсти», но подумал, что она не поймет, и перевел, — густой напиток, раньше тебе его давали?

— Давали, часто; мы же с тобой его вместе пили. Это чтобы есть не хотелось, и было весело.

Кажется, мы говорили о разных вещах, я об их здешней «виагре», она об успокаивающем наркотическом пойле.

— Значит, ты с мужчинами еще не была?

Она, наконец, поняла, о чем я спрашиваю, смутилась и отодвинулась:

— Мне самой стыдно, что я тогда тебя обнимала. Прости меня, я, правда, не такая, не знаю, что на меня нашло. Я была как угоревшая.

— Ничего, ты не в чем не виновата, это все то питье, его специально дают людям, чтобы они теряли стыд. А теперь будет лучше, если мы сейчас просто заснем.

— Почему?

— Ты греха не боишься? — вместо ответа спросил я.

— Боюсь, очень боюсь, — съежившись и как-то сразу поникнув, ответила Прасковья.

— Вот и я боюсь взять грех на душу, — сказал я. — Тебе сначала нужно выздороветь, а потом уже мы вместе решим, стоит нам грешить или нет.

Она ничего не поняла, но привычно подчинилась мужскому авторитету. Покорно сказала:

— Хорошо, как ты хочешь.

— Вот и прекрасно, а теперь постарайся уснуть.

Девушка послушно закрыла глаза и, как я, положила ладошку под щеку.

— Хорошо, только я не спать, а есть хочу.

— Утром наешься до отвала, сегодня скоромный день, можно будет есть сколько хочешь. А теперь спи!

Глава 8

Мы спокойно проспали часов до десяти, пока нас не разбудил хозяин нашего подворья. Оказалось, что пришел посадский целовальник допрашивать жителей о найденном на пустыре трупе неизвестного человека. Мы все вчетвером вышли на двор, где собирались местные обитатели. Целовальники были кем-то вроде американских шерифов, должностные лица, выбирающиеся земщиной в уездах и на посадах для исполнения обязанностей судебных, финансовых и полицейских. Наш «шериф», мужчина средних лет благообразной внешности с расчесанной надвое бородой, терпеливо ждал, когда все соберутся.