Книга Танец Арлекина - Том Арден

Нирри разводила огонь в камине.

Умбекка в нетерпении уселась за стол.

— Иди сюда, племянница, и закрой окно. Сейчас Нирри принесет нам завтрак.

Эла неохотно прошла к столу и села. Не глядя на тетку, она рассеянно уставилась в пол. Казалось, она хочет взглядом прогнать из комнаты пыль, скопившуюся в потертых диванах и коврах за много циклов.

Эта комната теперь была её миром.

Эла вновь поежилась. Холод из открытого окна неумолимо пробирался в комнату.

Он ушел.

Глаза Элы наполнились слезами. Тетка завела разговор о смене сезонов, причем настолько равнодушно, словно не произошло ничего особенного. Эла резко схватила колокольчик и зазвонила в него, держа перед самым носом у тетки.

— Племянница! — пухлая рука схватила Элу за запястье. Умбекка побагровела, склонилась к столу. — Глупая, испорченная девчонка! Разве ты не понимаешь, что это хорошо — то, что он ушел! Теперь я точно знаю: он слоняется по стране вместе с этими грязными ваганами! А ты что думала? Что он останется? Разве он мог остаться? Он безумен! Он морочит тебе голову! Неужели ты веришь, что правосудие минует его, даже здесь, на задворках королевства?

— Правосудие? О чем вы, тетя?

— Твой брат — изменник!

— Нет, тетя. Это мой отец — изменник. Мой отец предал короля. Разве вы забыли об этом?

У Элы побелели губы. А Умбекка спесиво поморщилась, немного помолчала и отозвалась:

— Наш король — Эджард Синий. А эрцгерцог — его верный и преданный министр.

Эла засмеялась бы, но не смогла. Ей хотелось плакать.

— О да, тетя. За измену можно получить крупное вознаграждение, не так ли?

— Я буду молиться за тебя, Элабет.

— Будь прокляты ваши молитвы!

Две женщины сидели за ненакрытым столом и сжигали друг друга взглядами. В груди Умбекки закипали темные страсти. Поведение племянницы вызывало у нее не отчаяние, нет, — ярость.

Что происходило с этой девчонкой?

Умбекка вспоминала дни после Осады, когда эрцгерцог готовился к отъезду из замка. В замке суета и волнение. Цокали копыта коней и скрипели колеса, звучали голоса старших слуг, отдававших распоряжения младшим, восклицания покидавших замок вельмож. Хозяин оставлял родовое гнездо, но горевал ли из-за этого хоть кто-нибудь, кроме старого камердинера Стефеля? Все чего-то ждали — даже Умбекка в своей комнатушке-келье вновь и вновь перебирала и заново укладывала вещи, не в силах дождаться отъезда в Агондон. Что ей надеяться на коронацию? Ведь начиналась новая эпоха!

А Эла слегла.

Может быть, переволновалась?

Вечером, предшествовавшим дню отъезда, был устроен прощальный ужин в одном из залов, оставшемся не тронутым во время Осады. За ужином Эла подошла к отцу, сидевшему за столом со своими соратниками, и объявила: «Отец, я жду ребенка».

Вельможи ахнули. Менестрели, игравшие развеселую джигу, умолкли. Тор покраснел и перевернул кубок с вином. Умбекка, не сводившая глаз с эрцгерцога, ужасно напугалась: ей показалось, что на лицо эрцгерцога набежала темная туча. Сердце её готово было разорваться, и разорвалось — чуть позже, когда в зале остались только она, эрцгерцог и Эла. Девушка сначала наотрез отказывалась назвать соучастника своего грехопадения, но потом отец холодно и упрямо вынудил её сознаться. Гнев эрцгерцога был подобен остротой заточенному кинжалу. «Да, да», — бормотала Умбекка, когда эрцгерцог объявил свою волю. Наказание дочери было справедливым. И все же Умбекка была готова разрыдаться. Но еще больше ей хотелось рыдать от отчаяния позже, когда миновало несколько сезонов и до замка донеслась весть о том, что и Тор опорочил имя отца.

Алый Мститель!

Как побледнела тогда Умбекка! Она ослабела, словно от тяжелой болезни. А Эла тогда только сказала: «Да» — и все, да еще и улыбнулась.

«Ты знала? Ты все знала, племянница?»

И тогда Эла, эта порочная девчонка, расхохоталась. Она смеялась впервые с тех пор, как началась Осада.

Рыдая, Умбекка послала за досточтимым Воксвеллом. Эла хохотала и хохотала, и казалось, не перестанет смеяться никогда. В тот вечер Умбекка молилась с новой страстью. Она просила бога Агониса смилостивиться и заронить искру в её сердце. Ей было больно стоять на коленях на каменном полу, хотя на ней было теплое платье и толстые чулки. Любовь и ненависть вели непримиримый поединок в её душе. Она так любила Тора! В тот вечер вера Умбекки пошатнулась. Эрцгерцог был таким милым, таким добродетельным мужчиной! Как судьба могла обойтись с ним столь жестоко?

Но одна из причин подобного оборота дел Умбекке была ясна.

Ей казалось, что она догадывается, чем эрцгерцог прогневал бога Агониса.

Теперь, глядя на свою побледневшую племянницу, Умбекка Ренч ощущала приступ гнева. Она прекрасно знала, почему испытывает такие чувства: события минувшего вечера заставили её испытать стыд. Ей казалось, что она участвовала в какой-то позорной, богохульной оргии.

Она проявила слабость.

Она согрешила.

Она должна покаяться.

Вдруг послышался жалобный вопль.

— Что случилось? — воскликнула Эла, прижав руку ко лбу. Ей показалось, будто вопль звучит у нее в голове.

Нирри испуганно вскрикнула.

— Замолчи немедленно, девчонка! — брызнув слюной, вскричала Умбекка. Сердце у нее ушло в пятки. Что это еще такое? Какой-нибудь новый фокус Тора? Но он ушел, ушел! Похоже, вопль доносился снизу, с внутреннего двора. — Нирри, посмотри, что там такое!

Служанка сидела на корточках у холодного камина.

— Ты что, до сих пор огонь не развела? Тупица! Подай мне коробку с углями!

Нирри поплелась прочь.

— В следующий раз мне и еду самой придется готовить, не сомневаюсь, — проворчала Умбекка. — О, будь она проклята, эта противная девчонка!

Жесткий корсет немилосердно сжимал талию и живот Умбекки, и она не без труда склонилась над каминной решеткой. Она возмущенно обозрела принесенные Нирри дрова — зеленые ветки и сырые сучья. Девчонка была тупа и упряма. И даже в этом Умбекка была готова винить Элу. Господа должны подавать пример поведения слугам. А когда не подавали достойного примера, могло произойти все что угодно.

Эла молчала.

Ей хотелось думать только об одном: «Тор не ушел».

Но он ушел.

Громкое шарканье оповестило её и тетку о том, что Нирри возвращается.

— Госпожа, — растерянно проговорила служанка. — Там какой-то чудной-пречудной маленький человечек пришел…

Умбекка сердито ковыряла кочергой угли. Когда она обернулась, физиономия её так побагровела, что казалось, кожа вот-вот треснет.