Книга Под конвоем лжи - Дэниел Сильва

Бутби покинул круг неяркого электрического света и скрылся в темном углу кабинета.

— На прошлой неделе Гитлер провел совещание в Растенбурге. Там присутствовали все, так сказать, тяжеловесы: Роммель, фон Рундштедт. Канарис и Гиммлер. Предметом обсуждения было вторжение, конкретнее — время и место вторжения. Гитлер приставил пистолет к голове Канариса — фигурально, не буквально, — и приказал ему выяснить правду или же готовиться к некоторым не слишком приятным последствиям. Канарис, в свою очередь, дат поручение своему подчиненному по имени Фогель — Курт Фогель. До сих пор мы считали Курта Фогеля личным юрисконсультом Канариса. Очевидно, мы были неправы. Ваша задача состоит в том, чтобы Курт Фогель не узнал правду. У меня не было возможности ознакомиться с его досье. Но я полагаю, что в нашем архиве должно иметься что-нибудь на него.

— Вы правы, — неопределенно произнес Вайкери.

Бутби снова вышел на свет. На его лице было недовольное выражение, как будто он подслушал через стенку что-то неприятное в соседней комнате, затем он надолго замолчал.

— Альфред, я хочу быть с вами совершенно честным насчет некоторых деталей этого дела. Премьер-министр настоял на том, чтобы это задание было дано вам, невзирая на настойчивые возражения генерального директора и мои.

Вайкери на мгновение встретился глазами со взглядом Бутби, но, обеспокоенный последним замечанием, отвел взгляд и теперь смотрел по сторонам. Его взгляд блуждал по стенам. По полированным темным дубовым панелям, которыми была обшита комната. По старому веслу, которое висело на одной из стен и казалось совершенно неуместным в служебном помещении. «Возможно, оно служило напоминанием о более счастливых, менее сложных временах, — подумал Вайкери. — Зеркальная поверхность реки на восходе солнца. Оксфорд против Кембриджа. Возвращение домой на поезде прохладными осенними вечерами...»

— Позвольте мне пояснить последнее замечание, Альфред. Вы проделали прекрасную работу. Ваша бекеровская сеть оказалась в высшей степени успешной. Но и генеральный директор, и я считаем, что для этого задания лучше подошел бы более опытный человек.

— Понимаю, — отозвался Вайкери. Эвфемизм «более опытный» подразумевал кадровых сотрудников, а не людей, набранных со стороны, которые до сих пор считались новичками и которым Бутби очень не хотел доверять.

— Но, судя по всему, — продолжил Бутби, — нам не удалось убедить премьер-министра в том, что вы не самая подходящая кандидатура для этого дела. Так что оно ваше. Прошу вас регулярно докладывать мне о ходе работы. И желаю вам удачи, Альфред. Я подозреваю, что она вам очень понадобится.

Глава 7

Лондон

К январю 1944-го погода вновь заняла свое законное место главной темы разговоров британской публики. Лето и осень оказались необычайно засушливыми и жаркими, а пришедшая с запозданием зима — необычайно холодной. Над рекой висели туманы, они заволакивали Вестминстер и Белгравию, клубились, словно пушечный дым, над развалинами Баттерси и Саутварка. Попытка немецкого блицкрига вспоминалась уже как отдаленное прошлое. Дети возвратились по домам. Они заполняли магазины игрушек и универмаги, волочили за собой матерей, менялись друг с другом, пытаясь избавиться от пришедшихся не по душе рождественских подарков и получить что-то более привлекательное. В новогодний сочельник целые толпы людей заполонили Пиккадилли-серкус. Все, казалось, шло точно так же, как в доброе старое время, если не считать того, что праздники проходили во мраке затемнения. Но вот Люфтваффе после продолжительного и благословенного отсутствия возвратилась в лондонские небеса.

В 20:00 Кэтрин Блэйк поспешно перешла Вестминстерский мост. В Ист-Энде и доках пылали пожары, огненные пунктиры трассирующих пуль и световые столбы прожекторов бороздили черное небо. Кэтрин отчетливо слышала однообразный треск зенитных батарей, стоявших в Гайд-парке и на Набережной, и ощущала на губах горьковатый вкус дыма. Она знала, что ей предстоит долгая тяжелая ночь.

Она повернула на Ламберт-пэлэс-род, и тут ей в голову пришла мысль, поразившая ее своей абсурдностью в нынешней обстановке: она по-настоящему голодала. Положение с продовольствием было хуже, чем когда-либо за все последние годы. Сухая осень и редкостно морозная зима объединенными усилиями лишили страну большей части овощей. Картофель и брюссельская капуста стали деликатесами. В изобилии имелись только репа и брюква. «Если мне придется съесть еще одну репу, — подумала она, — я, наверно, застрелюсь». Однако Кэтрин подозревала, что в Берлине дела с едой обстояли намного хуже.

Полицейский — приземистый толстячок, казавшийся с виду слишком старым для того, чтобы попасть в армию, — стоял на карауле в начале Ламберт-пэлэс-род. Он поднял руку и, напрягая глотку, чтобы перекричать сирены воздушной тревоги, потребовал, чтобы она предъявила пропуск.

Как всегда в таких случаях, сердце Кэтрин, казалось, сбилось с ритма.

Она протянула карточку, на которой было написано, что она входит в состав Женского добровольческого корпуса. Полицейский взглянул на документ, потом на ее лицо. Она легонько прикоснулась к плечу полицейского и наклонилась вплотную к его уху, чтобы он чувствовал ее дыхание, когда она будет говорить. При помощи этой техники она нейтрализовывала мужчин уже на протяжении многих лет.

— Я медсестра из добровольческого состава госпиталя Сент-Томас, — сказала Кэтрин.

Полицейский снова вскинул на нее взгляд. По выражению его лица Кэтрин ясно видела, что он больше не представлял для нее опасности. Глупо ухмыляясь, толстячок смотрел на нее с таким видом, будто влюбился в нее с первого взгляда. В такой реакции для Кэтрин не было ничего нового. Она была поразительно красива и всю жизнь использовала свою внешность в качестве оружия.

Полицейский вернул ей пропуск.

— Как там — плохо? — спросила она.

— Плохо. Будьте осторожнее и старайтесь не слишком высовываться.

Потребность Лондона в санитарных машинах далеко превышала их наличие. Власти прибрали к рукам все мало-мальски подходящее, до чего смогли дотянуться, — автофургоны, грузовики для перевозки молока, все, что угодно, лишь бы там был мотор, четыре колеса и место сзади, где можно было бы поместить раненого и санитара. Кэтрин заметила на одной из санитарных машин, вереницей подъезжавших к приемному покою больницы, красный крест, намалеванный поверх выцветшего названия популярной местной пекарни.

Она пошла быстрее, миновала санитарную машину и вошла в здание. Там творился настоящий бедлам. Приемный покой был заполнен ранеными. Они, казалось, находились повсюду — на полу, в вестибюле, даже на постах медсестер. Некоторые плакали. Другие сидели молча, тупо глядя перед собой, слишком ошеломленные для того, чтобы осознать, что же с ними случилось. Ко множеству пациентов еще не подходили ни врач, ни медсестра. И каждую минуту прибывали все новые и новые пострадавшие.

Кэтрин почувствовала, как ей на плечо опустилась чья-то рука.