Книга Ловец человеков - Надежда Попова

– И при этом убиты в один день и найдены вместе… Так как их звали?

– Ханс Бюхер, тридцати восьми лет, и… – заминка была заметной, но недолгой, – Курт Магер, сорока двух. Надеюсь, вы не суеверны?

– По статусу не полагается, – улыбнулся Курт, хотя что-то неприятное в душе шевельнулось. – Магер… это прозвище?[26]

– Да.

– Странно. Капитан Мейфарт назвал убитых «здоровыми мужиками»…

Отец Андреас покосился на него с удивленным уважением и спросил, даже утратив обиженные нотки в голосе:

– Вы побывали в замке господина барона?.. Вы виделись с ним?

– Нет, только с капитаном; к делу, отец Андреас, прошу вас.

– Да, – спохватился тот, – разумеется… Нет, брат Игнациус, я бы не наименовал никого из них подобным эпитетом. Ханса еще как-то можно было назвать крепким человеком, но уж… второй убитый – нет, ни при какой фантазии.

Удивления Курт не испытал. Разве что по поводу столь неискусной лжи; неужто Мейфарт не подумал о том, что столь явную информацию уточнить не составит труда? Может статься, просто решил, что сказанное не покажется следователю значительным… Хотя, если быть правдивым, оно таковым не показалось, и если б не прозвище убиенного, и в голову бы не пришло спросить.

Следовало признать, что пока выпускник номер тысяча двадцать один не слишком блистал здравым смыслом, а дело раскрывалось медлительно и натужно, причем не благодаря способностям вышеупомянутого выпускника, а исключительно удаче, каковая, надеялся Курт, объяснялась некоторым благоволением к нему Самого Высокого Начальства. Однако вечно так продолжаться не может, и пора было браться за ум.

– Вы сказали – не было друзей? – уточнил он. – Совершенно? И родственников, вы говорили, тоже?

– Одинокие. Оба.

– Чем они занимались?

– Занимались? – непонимающе переспросил священник. – Чем здесь все занимаются? Ничем. Жили – и все.

– Тогда… – Курт замялся, решая, стоит ли выдавать святому отцу свои выводы, и договорил: – Тогда я не могу понять, что они делали невдалеке от замка. Если там не служат их родичи, если не было никого, к кому они могли прийти на встречу, если даже между собою они не знались – тогда почему они совместно очутились неподалеку от замка фон Курценхальма?

– Вот уж этого я вам сказать не могу, – с искренним сокрушением ответил отец Андреас. – И рад бы, да в голову ничего не идет.

Курт вздохнул – тяжко и уныло; разумеется, он и ожидал услышать нечто подобное, хотя не спросить было нельзя.

– Послушайте, отец Андреас, – уже ни на что не надеясь, попытался он снова, – не может быть, чтобы в таком небольшом сообществе они не пересекались ни с кем вовсе. Ну, хоть что-нибудь. Клятвенно заверяю, что того, о ком вы скажете, я не потащу на костер сиюминутно.

– Ну, простите, Бога ради, за то, что вырвалось в сердцах! – с прежним замешательством попросил священник. – Я не хотел обидеть вас или обвинить в нерадивости. Но я вправду просто не воображаю, кто… А хотя, – вдруг перебил он самого себя, – нет, постойте. Если вы хотите, можете побеседовать с Карлом, трактирщиком, – он единственный, в чьем жилище эти двое собирались вместе, – вместе с остальными и вместе с друг другом. Да еще Каспар – помните, вы видели его? Дом, первый от закраины. К нему каждый житель Таннендорфа заходит время от времени, включая меня; причина – его вкуснейшее пиво, о котором я уже упоминал. Быть может, с ним, пока ожидали, покойные могли говорить о чем-то, что прольет свет на все ваши вопросы. Большего я придумать не могу.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Курт; тот нахмурился:

– Брат Игнациус, можно и мне задать вам вопрос?.. Итак, – продолжал отец Андреас, получив согласный кивок, – по вашим словам мне кажется, что в произошедшем вы видите не действие потусторонних сил, а руку человека. Так ли?

– Хотите спросить, почему я сую нос в это дело, если должен передать его мирским властям? – уточнил Курт и, не дожидаясь ответа, пояснил: – В истории Конгрегации, отец Андреас, было слишком много ошибок, это ведь ни для кого не тайна. Потому в нашей работе и употребляется теперь, можно сказать, «презумпция естественности» – первым делом я должен отринуть все возможные причины и обстоятельства, подпадающие под природные, человеческие, да какие угодно объяснения, не имеющие касательства к вещам сверхобычным. Когда я исчерпаю все варианты, я начну перебирать и другие возможности.

– Значит, вы полностью не исключаете того, что… что это нечто потустороннее?

– Не исключаю, – подтвердил Курт, поднимаясь; отец Андреас тоже встал. – От этого что-то зависит, или – просто любопытство?

Тот улыбнулся:

– Праздное любопытство – грех, брат Игнациус… – И, посерьезнев, договорил: – Зависит? Не знаю. Я никогда не сталкивался ни с чем, что не укладывалось бы в рамки обыденности, а посему… просто страшно. Все необычное пугает. Признаюсь, если бы вы сказали, что ищете убийцу-человека, мне было бы спокойнее.

А уж мне-то, едва не произнес Курт, но удержался.

– Извините, – развел руками он, – но успокоить вас пока не могу. Правда, и тревожиться тоже рано… Еще раз – благодарю за помощь, отец Андреас.

– Заходите ко мне, – предложил тот, кивая за спину, на свой дом, – просто так заходите. Если Карл доймет вас своими копченостями, с удовольствием разделю свою трапезу с вами. Никаких изысков у меня не бывает, но всегда возможно moderato cibo naturae desideria explere[27].

– Спасибо. И до свидания, – кивнул Курт, уходя.

Слова священника напомнили желудку, что завтрака еще не было; к тому же так или иначе предстояло воспользоваться данным советом и побеседовать с Карлом, а потому он двинулся прямиком к трактиру. Уже на подходе на глаза попался Бруно – в другой оконечности улицы; он шел, заложив руки за спину и глядя под ноги, в землю, и Курт многое бы отдал в эту минуту, чтобы узнать, о чем он думает…

В трактире, когда он вернулся, не было ни души – не было даже самого Карла. Прождав у стойки с минуту, Курт решительно прошагал к двери в кладовую, без стука распахнув ее, и окликнул трактирщика. В ответ не раздалось ни звука, и майстер инквизитор мельком подумал о том, что сейчас мог бы при желании обмотаться его пресловутыми колбасками с ног до головы, а потом втихомолку умять их наверху, в комнате.

Вернувшись в зал, он постоял в ожидании еще немного, а потом просто крикнул, как мог громко:

– Карл, чтоб тебя!

Трактирщик примчался через несколько мгновений сверху, топоча по лестнице тяжелыми башмаками, на ходу извиняясь и ухитряясь отвешивать поклоны; при мысли о предстоящей беседе с ним Курту стало тоскливо.

– Дверь не заперта, – перебил он Карла, – никого нет; да у тебя при большой охоте можно вынести полкладовки.