Книга Подмастерье палача - Виктор Иванович Тюрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Маргарита Шеро, признаешься ли ты в том, что по наущению дьявола и с помощью колдовской отравы убила своего мужа, Анри Шеро?
— Признаюсь.
— Продала ли ты душу дьяволу? Призывала ли ты его, чтобы подписать с ним договор?
— Призывала. Признаюсь, — тихим и безжизненным голосом отвечала на его вопросы женщина.
— У меня к тебе больше нет вопросов, — сказал заместитель прево. — Палач, ослабь веревку.
Пьер поднял стопоры, медленно ослабляя веревки, — в противном случае боль возвращаемых на место суставов оказалась бы страшнее, чем причиненные ранее мучения. Маргарита заплакала, слезы потекли по ее щекам. Отвязав женщину от стола, я помог ей подняться, стараясь не смотреть на ее спину. Деревянные иглы дыбы были все в крови.
— Оденьте ее.
Я помог ей одеться. Женщина, казалось, ушла в себя, не на что, не обращая внимания, только по лицу пробегали судороги боли. Поддерживая ее, снова подвел ее к столу.
— Милосердие призывает меня предупредить тебя, Маргарита Шеро, что после твоего признания тебя ждет виселица.
Было видно, что ее психика надломлена и она, похоже, даже не услышала его слова, потому что даже не взглянула на Робера, продолжая безучастно смотреть в пол.
Потом разбирали еще два дела: грабителя Луи Базена и вора, залезшего в дом и схваченного ночной стражей. Если Луи сознался довольно быстро, то вор оказался крепким орешком и пройдя все пытки, не сказал ни слова, поэтому его дело отложили на завтра. Как я понял, получив со временем своеобразный опыт, такие упрямые и неразговорчивые, тоже попадались, вот только их хватало ненадолго. Два — три дня, и они обычно ломались, давая признания. Закончив с делами этих двух злодеев, заместитель прево решил, что пора обедать, а следом за ним ушел писец.
— Есть хочешь? — спросил меня Пьер.
— Нет.
— Ты крепкий парень, Клод. Не помню ни одного своего подмастерья, а их у меня было трое, кто бы так хорошо держался. Ладно. Робер не скоро придет, так что время есть. Пошли.
Выйдя из здания тюрьмы, мы завернули за угол, и я увидел пасторальную картинку: клумбу с цветами и рядом стоящие две лавочки. На одной из них сидели два стражника, уже пожилые, с сединой в волосах. Они поздоровались с палачом, как старые знакомые.
— Франсуа, как твоя спина? — спросил палач одного из них.
— Пока не очень, но уже лучше. Спасибо тебе, Пьер.
— Заходи, если что, — ответил Монтре и попросил. — Вы парня не дергайте. У него сегодня первый день.
— Да все понятно. Пусть отдышится, — ответил Франсуа.
Монтре пришел за мной где-то через час. У сидевшего на своем месте заместителя прево был весьма довольный вид, а вот насчет Леруа этого сказать нельзя, было видно, что, время от времени, он морщит лицо от боли. Из четырех дел, которые были предложены к разбирательству, только одно заместитель прево отправил на доследование, а вот по последнему делу вышел курьез. Пришел Дядюшка Гастон и развел руками. Оказалось, что наш подозреваемый разбил себе голову о стену и сейчас с ним разбирается тюремный лекарь. Робер де Вилан расплылся в довольной улыбке и тут же заявил: — На сегодня все.
Проходя мимо, он неожиданно похвалил меня: — Хороший тебе на этот раз помощник достался, Пьер. Ни разу не блеванул. Не то, что твой жирный болван Жан, который в первый день все здесь заблевал. Ха-ха-ха!
Мы вышли из тюрьмы, а у меня из головы не выходила Маргарита Шеро. Дело в том, что причиной ее смерти стало не банальное преступление, а средневековая мистика.
"Дикость какая-то! — возмущаться я мог сколько угодно, но только не в слух. — Обвинить женщину, что она заключила договор с дьяволом и варила колдовские зелья… Даже не знаю, как это можно назвать".
Чувство отвращения к судилищу, в котором мне пришлось принять участие, никак не хотело проходить. Я понимал, что во Франции, как и в других странах, рассматриваются сотни таких дел, а для судей и палачей это обычное дело. В следующую минуту мне в голову пришла одна мысль: — Мастер, а в суде есть люди, которые защищают обвиненных?
— Есть. Адвокаты. Вот только эти крючкотворы стоят очень дорого, поэтому про них так говорят: если у тебя есть деньги, значит, есть шанс уйти от петли. К чему этот вопрос?
— Просто интересно. Тогда расскажи, а как вообще судят у вас людей?
Я уже догадывался, что Пьер Монтре был, по нынешним временам, довольно образованным человеком. Его интересовало многое, и он пытался найти ответы на вопросы там, где люди даже не пытались искать, очевидно сказывалась исследовательская жилка ученого. Он много чего не понимал или ошибочно верил неправильным выводам ученых прошлых веков, но в судебных делах хорошо разбирался, поневоле сказывался большой практический и теоретический опыт. Исходя из его короткого, но предельно четкого объяснения, стало понятно, что средневековому суду нет дела до расследования преступления: он все решает исключительно на основании тех доказательств, которые представляют ему стороны, а также согласно формам судопроизводства, установленными со времен римского права. В средние века в уголовном процессе клятва двух свидетелей влекла за собой окончательное осуждение обвиняемого, как если бы его застали на месте ограбления или над трупом жертвы, как в случае с Маргаритой Шаро, а длительное и формальное судопроизводство применялось лишь к сомнительным случаям, когда ответчик полностью отрицает проступок, в котором его обвиняют, но прямых свидетелей нет. Именно поэтому для средневекового судьи — большой соблазн довести преступника до признания кратчайшим путем, через пытки, которые считались одним из официальных путей для получения истины.
— Пусть так, но если она ведьма, то почему ее не судит церковный суд?
— В свое время папа специальной буллой приравнял еретиков к грабителям и разбойникам, то есть официально разрешил подвергать их пыткам в светских судах. То же касается и ведьм.
— Тогда почему не было церковника на допросе? — не отставал я от него.
— Зачем он нужен? Дело ведь простое. Писец потом сделает копию с допроса, и бумагу отнесут в церковный суд. Я смотрю, ты переживаешь за эту женщину, парень. Дам тебе совет: не слушай ни оправданий, ни обвинений. Не береди душу, просто выполняй свою работу.
Мне оставалось в ответ только кивнуть, соглашаясь. Страдания людей, растянутые на часы, их истошные крики, неоправданная жестокость пыток — все это стало для меня серьезным