Книга Наши бесконечные последние дни - Клэр Фуллер

крышей, идет дым. Я подпрыгивала и тоже хлопала в ладоши, не понимая причины этой радости. Солнце светило так ярко, что мне больно было смотреть на него, пока усиливавшийся ветер уносил дым прочь.

– Нужно еще много сделать, но сегодня мы спим в хютте, – заявил отец, подбоченясь и гордо выпятив грудь. – Мы должны это отпраздновать! – Он похлопал меня по спине, как будто это я починила печку. – Что будем делать, Пунцель?

Он глядел на меня с улыбкой.

– Праздновать! – Я тоже улыбалась, хотя и не знала чему.

– Давай сделаем воздушного змея. Запустим его со склона горы. – Он прикрыл глаза рукой и посмотрел в небо над хижиной. – Тащи бечевку, а я нарежу веток для каркаса.

Я побежала в хютте, а отец отправился в лес.

Когда я наконец нашла моток самодельной бечевки, который висел на крючке за дверью, отец уже сидел на коленях возле палатки, спиной ко мне, и орудовал ножом. Я побежала к нему, подняв бечевку над головой: «Папа, я нашла!» Но здесь моя память замедляется, как старая кинопленка, которая двигается рывками, а цвета на ней слишком яркие. Отец говорил в камеру, но ни одного слова не было слышно. Стоя перед палаткой, он кромсал ее ножом. Он колол, резал и потрошил ее, словно разделывал тушу животного. Он посмотрел на меня через плечо, улыбаясь и без умолку что-то говоря, но я видела только зияющую дыру в пологе палатки. Затем звук включился, как будто из ушей вылилась вода, и я услышала, как он говорит:

– На вершине горы будет сильный ветер.

Он сделал ножом пилящее движение и вырезал кусок брезента. От этого зрелища я согнулась пополам, держась за живот.

– А из маленьких кусочков мы сделаем хвост, – сказал он, продолжая увлеченно работать. – Господи, ножницами было бы гораздо удобнее. Где-то в хютте должны быть ножницы.

Я села на землю, заливаясь слезами. Останавливать его было уже поздно.

– Папа, как мы вернемся домой без палатки? – сказала я ему в спину.

Он обернулся и озадаченно посмотрел на меня, но затем понял.

– Мы дома, Пунцель, – сказал он.

Ему потребовался примерно час, чтобы сделать змея. Это был голубой ромб – чуть светлее в тех местах, где ткань выгорела от солнца, – в длину равный размаху рук отца. К трем углам из четырех он привязал леску, а к леске – моток бечевки. Мы не разговаривали, пока он все доделывал, но было видно, что он старается выглядеть счастливым.

– Ну ладно, пошли.

Мы еще ни разу не забирались на гору, но, стоя на небольшом возвышении за хижиной и прищурившись, я могла разглядеть высоко над деревьями выступ голой скалы. Я тащилась за отцом сквозь папоротники по звериной тропе, которая была не шире моего ботинка из мешковины – небольшая бороздка среди прошлогодних листьев. Я слышала, как снизу, из речной долины, сквозь Зимние Глаза поднимается ветер. Подобно приближавшемуся дождю, он мчался в нашу сторону, шелестя листвой, и дрожь передавалась от ствола к стволу, как лихорадка; наконец ветер промчался прямо над нашими головами, разбросав по земле осколки света. И исчез, поднявшись дальше по горе. Постепенно торфянистую почву сменили камни, деревья поредели, и нам пришлось карабкаться на четвереньках. Отец привязал змея к спине, чтобы при подъеме обе руки были свободны. И всю дорогу голубой ромб с издевкой смотрел на меня, заставляя признать ужасную правду: мы никогда не вернемся домой.

Каменная площадка оказалась гораздо больше, чем представлялась снизу – с того ракурса она выглядела узеньким выступом. На самом деле она упиралась в отвесную скалу далеко позади нас. Стоя у самого края площадки, сквозь верхушки деревьев мы видели нашу хижину, окруженную зеленью. С этой точки границы наших владений были видны очень четко: хютте стояла в глубине небольшой поляны, ниже протянулась полоса сосен и блестела на солнце река. Справа от нас гора изгибалась вокруг скалистого леса, подходя к самой воде. Слева простирался тот лес, через который мы пришли, а за ним снова была гора, спускавшаяся к реке нагромождением гигантских валунов, как будто когда-то давно половина горы решила поплавать и вот уже несколько веков так и плещется. Гора держала хютте в объятиях: как обеспокоенная мать, она двумя руками преграждала нам путь к воде и прятала нас в складках своей юбки – маленькой морщинки на горном массиве, тянущемся до самого горизонта. За рекой лес поднимался к следующему хребту, а дальше я видела только голубое небо.

Отец оказался прав: ветер был сильный. Он толкал и тащил нас, а волосы мои превратил в безумную копну, наматывая их вокруг головы и запихивая пряди в рот. От ветра у меня перехватило дыхание и сердце колотилось как бешеное, хотя я все еще злилась. Отец встал на краю площадки и, раскинув руки в стороны, протяжно крикнул: «Йии-хаа!» – этот крик тут же унес восходящий поток воздуха.

Отец снял змея со спины, и ветер сразу в него вцепился. Хвост расправился и затрепетал. Отец проверил узел и, держа бечевку в кулаке, отпустил змея. Тот мгновенно взвился вверх. Змей отчаянно дергался, требуя все больше и больше веревки. Даже я не могла не признать, что это было красиво. Он парил над Зимними Глазами, превратившись в голубую птицу в голубом небе. Наконец в отцовской ладони остался последний виток. Мы оба смотрели вверх запрокинув головы, так что шея заболела и глаза заслезились.

– Хочешь попробовать? – спросил он.

Я кивнула, отец надел мне на пальцы кольцо из бечевки и закрыл ладонь.

– Держи крепко, – сказал он и улыбнулся.

Змей дергал меня за руку, требуя внимания. Отец смотрел вверх, когда я разжала пальцы и позволила змею сдернуть бечевку со своей руки. Голубой ромб становился все меньше, бечевка улетала вслед за ним. Сначала отец ничего не понял; он взглянул вниз на мою пустую руку, а потом снова вверх – на бечевку.

– Нет! – закричал он в небо.

Глядя, как змей летит над рекой и деревьями по направлению к дому, я испытала подлинное и абсолютное счастье.

В ту ночь, нашу первую ночь в хижине, погода испортилась и работа отца как кровельщика подверглась серьезной проверке. Дождь нещадно поливал наше жилище, и вода просачивалась сквозь щели, которые отец не заметил. Окно он занавесил куском от палатки, и при первой же вспышке молнии печка, стол, деревянные стены – все вспыхнуло синим электрическим светом. Ветер трепал брезент и завывал в дверных щелях. Мы лежали на узкой кровати, свернувшись в своих