Книга Вся моя надежда - Иосиф Борисович Богуславский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От неожиданности, с какой Степан налетел на него и рванул с плеча рулон, Кирилл не удержался, упал. Встал сначала на колени, как старик, потом уже поднялся, потащился к прицепу.
— Работничек… — процедил сквозь зубы Степан.
Ноги у Кирилла пьяно заплетались. Пот валил градом. Остановился. Какая-то необъяснимая сила повернула его к битумной. Не обращая ни на кого внимания и никого не стыдясь, помутневшими глазами уставился на Луизку, мотая головой, тоскливо, бездумно твердил:
— Дура ты, дура, дура…
В лязге и грохоте железа она не расслышала его слов. Но по выражению лица поняла, что ему очень плохо. Она не стала думать, отчего ему плохо, но почувствовала, что нет в душе к нему зла. И обрадовавшись этому, безотчетно метнулась к мотору, сбросила в форсунке пламя. Тут же, буквально через секунду, на площадке оказался Степан и чужим, разъяренным голосом закричал:
— А ну, включи!
Луизка не тронулась с места. Тогда он сам дернул рычаг, битум расплавленной массой начал выплескиваться в котел, у которого сразу же закрутился диск с насаженным шпулем бризола.
— Или работать, черт возьми, или в глазелки играть…
Она нашла в себе силы улыбнуться:
— Брому надо пить, начальник. Успокаивает нервы.
Степана всего передернуло. Спрыгнул с установки, подозвал к себе Кирилла.
— Давай-ка, дружок, на станцию за трубами. Все равно от тебя тут никакого толку. Наряд оформишь, с собой несколько прихватишь. — И, протянув ему пачку квитанций, провел ребром ладони по горлу: труба вот так нужна.
Кто как понял этот жест. Одни: что и в самом деле без трубы — труба. Другим показалось иное: не мешайся-ка ты, парень, под рукой, и без тебя тошно…
Вскоре небольшая, для многих так и оставшаяся незамеченной, заминка улеглась. Гремучая кавалькада медленно удалялась в степь. И только один человек время от времени отрывался от работы и, вскидывая голову, смотрел в ту сторону, куда укатила грузовая машина с прицепом. Сашка Пастухов хоронил свою надежду.
«Теперь все, — думал он, — там, на станции, учитель получит трубы, отправит на трассу, а сам — в поезд. И поминай как звали. Что его теперь здесь удерживает? Рюкзак с книгами под полкой?..»
17
Скорость была на пределе. Прицеп кидало из стороны в сторону. Но Кирилл все равно торопил Зайца: нажми, нажми. Ему все время казалось, что в городке что-то непременно случится. И причиной тому будет он сам. Сейчас, когда чуть поутихла головная боль и поослаб, развеялся кошмар прошедшей ночи, он вспомнил, какими глазами смотрел на него Пастухов, когда он садился в машину. Сколько презрения и предчувствия беды было в них. Эти глаза теперь будут всю жизнь преследовать его, будут сверлить ему спину. А тут еще Герматка похвалялся по случаю вызова и предстоящего отъезда закатить «банкет», И вот теперь вызов пришел, и значит, это будет сегодня. Кирилл представил себе Пастухова напившимся, валяющимся у крыльца, и голову снова начало раскалывать на части. Припомнилась история с мотором от старого «газика». Все на него рукой махнули, оставили лежать за оградой. Пастухов же сам, по личной охоте, перекантовал его к вагончику-мастерской, перетирал клапаны, что-то подгонял, шабрил, пропадал в мастерской вечерами. Над ним и посмеивались: деньгу зашибаешь?.. Он не отвечал, только улыбался: пусть думают, что за деньги. А сам рад был, что есть на что время убить, скоротать еще десяток долгих, томительных своим бездельем степных вечеров, что есть, наконец, предлог отказаться разделить компанию за бутылочкой «Москванын ашакры», кем-нибудь сноровисто прихваченной на Центральной по дороге с трассы. В общем-то с мотором все равно ничего не получилось, потому что надо было его везти в город и то ли сдавать в утиль, то ли в самый что ни на есть капитальнейший из капитальных. Пастухов не отчаивался, искал себе новое заделье, но чтоб было понадежней да чтоб подольше можно было с ним провозиться. И Степан Гуряев видел, и все видели: забродило в человеке что-то доброе, хозяйское. Может, от тоски забродило, а может, от надежды. Но проклюнулось, заиграло, как цвет по весне… И вот теперь что же, все это коту под хвост? И не то стало жаль Кириллу, что столько трудов его собственных и надежд на ветер летит, а что сам человек пропасть может. Ведь зацепить только, одной единой рюмочкой зацепить… И он запросил, зауговаривал Зайца:
— Нельзя ли газку побольше, чтоб к вечеру обернуться, понимаешь?
Когда за прицепом остался еще один поворот, и машина выскочила напрямую к железнодорожной станции, у Кирилла потемнело в глазах. Вдоль всего полотна тянулся длинный хвост грузовых машин. Так бывает у речной переправы, когда надолго задерживает паром. Машины ждали очереди на погрузку. Впереди колонны маленький кран неповоротливо подавал на прицепы трубы.
— Хана, — с видом знатока прикинул Заяц, — до утра простоим.
— Ты подожди, я сбегаю к диспетчеру, оформлю наряды. Ну, и заодно попрошусь, объясню, далеко, мол, ехать, нельзя здесь торчать. Может, пропустят без очереди…
— Валяй… — скептически протянул Заяц.
Вернулся Кирилл очень скоро.
— Ну что? — спросил Заяц, хотя по лицу Кирилла и так было видно, что ничего он в конторе не добился.
— «Не моя компетенция…» — сердито передразнил Кирилл кого-то из тех, к кому обращался за помощью. — Компетенция, понимаете ли…
— Надо в таких случаях ключик иметь, — сказал, хихикая, Заяц.
— Какой еще ключик? — Кирилл почувствовал, что Заяц готовится сделать свое очередное о-пле…
— Вера в успех прежде всего, — подмигнул Заяц, порылся в кубышке под ветровым стеклом, вытащил пригоршню бутылочных колпачков. Ни одна не была помята. Кирилл по достоинству оценил в нем мастера откупоривания бутылок. Но все равно ничего не понял.
— Зачем это тебе?
— У каждого свое хобби. Кто марки собирает, кто спичечные коробки, кто подсвечники. Болезнь века, — засмеялся, вынул из-под сиденья пустую бутылку с наклейкой «Москванын ашакры», сказал «привет» и хлопнул дверцей кабины.
У конторы он постоял, помялся, подождал, пока оттуда вышел последний посетитель, и только потом вошел. Диспетчер казался человеком неприступным и грозным. Мясистый нос, квадратные усики, очки на лбу: строгость и озабоченность.
— Одно одолженьице, — заглянул в его деловитые глаза Заяц.
— Что тебе?
— Мы — гуряевские…
— Ну?
— Далековато, — грустно улыбнулся Заяц. — Вечереет. Пилить и пилить…
— Не моя компетенция. Порядок нужен. — Диспетчер взял в руки список «клиентов».
— Правильно, порядок. — Заяц перегнулся через барьер, ткнулся лицом в бумагу. Из-за отворота пиджака глянуло горлышко бутылки в белом латуневом колпачке.
— Непорядок! — просипел диспетчер и покачал головой.
— Правильно, непорядок, —
