Книга Цесаревич - Денис Старый

казаками, или вовсе беглыми, ищущими счастья на плодородных, но порубежных землях Дикого поля. Орда уже давно не ходит на Москву, даже Белгород не пробует на копье.

Арслан Герай начал править в сложнейшие для крымских татар времена. Полгода крымским татарам не удается взять достаточный ясырь с пророссийских слободских казаков или с иных переселенцев. Малые отряды крымских воинов часто попадают в засады буквально за Перекопом, большим количеством воинов не удается быстро и эффективно совершить набег. Прямо на путях к населенным славянами территориям очень быстро были разбиты поля и построены малые крепостицы, которые для конных кочевников представляли серьезную преграду. Нет, взять такую крепость можно, но уже через день к фортеции подходило странное то ли казачье, то ли регулярное русское войско. Это были крестьяне, вроде бы, но одеты в странные мундиры, весьма добротно обучены европейскому бою, пусть и не проявляли достаточной слаженности действий, но и не бегут после первого натиска.

Но и эти казаки не вступали в бой, по крайней мере, не наступали, а лишь оборонялись, так как еще через день уже приходили регулярные русские полки. Крымским отрядам оставалось только уходить, но почти всегда попадать в засады. А малые казачьи группы регулярно вычисляли мелкие отряды, даже те, которые направлялись, вопреки приказам, в Речь Поспалитую. Уже более двух тысяч достойнейших воинов ханства были либо убиты, либо попали в плен к гяурам.

Еще десять лет такой ситуации, а то и меньше, и экономика Крыма рухнет. Уже сейчас ногайские орды проявляют сепаратизм, осознавая слабость некогда мощнейшего ханства. Сюзерены-турки так же ничего не предлагают для решения проблем, османы и сами в последнее время не в золоте купаются, их империя переживает далеко не лучшие годы.

Что же касается ногайцев, то им придется принять ситуацию и сражаться, Тамань и Кубань — земли ногайских орд, были и остаются в нерешаемых противоречиях с русскими властями и казаками. Так что покричат ногайцы и успокоятся, пошлют свои отряды в общее войско ханства, чтобы в нужный момент не остаться один на один с русскими казаками.

Ситуацию осложняет еще то, что османская Порта запретила ходить за ясырем в Речь Поспалитую и старается не осложнять отношения с запорожскими казаками. А именно походы к полякам могли бы решить проблему пополнения рынков невольниками, да и до недавнего времени, решали. Арслан Герай был умным человеком и прекрасно понимал, что войне быть и то, что делают французы, обучая в Керчи и Херсоне турецкие войска, только доказывает это. Французские эмиссары были и среди крымцев, они зарисовывали все кусты, ручьи, холмы. Несколько таких европейцев пропали, наверняка, попали в руки «русским шайтанам». И русские гяуры, наверняка, уже понимают ситуацию.

— Великий Хан! — обратился к Арслану Герею Ахмед, поверенный в делах правителя.

— Я уже говорил тебе, что можешь именовать меня ханом, я не стал Великим, но стану и тогда ты станешь возносить хвалу Аллаху за это. Но ты пришел и принес новости, говори, — Арслан Герей повелительно махнул рукой.

— Плохие вести я принес тебе, — Ахмед замялся, так как хотел назвать правителя «Великим», — черкесы взбунтовались, убили твоего наместника и говорят, что ты слаб, и подчиняться более Бахчисараю не хотят [восстания против Арслана Герая буджацкой орды и черкесов в эти годы действительно были]. Они решили совершить набег на донских казаков, но натолкнулись на полки русской армии и потерпели поражение. Назревает восстание у буджаков, они не хотят подчиняться тебе, а говорят, что готовы служить только турецкому очаковскому эялету [глава провинции в Османской империи].

— О, Аллах, в чем мы провинились? — Арслан Герай воздел руки к небу.

— Свяжись с эялетом Очакова и скажи ему мою волю, — хан замолчал, обдумывая правильность своего решения. — Да, я отправлю отряды на черкесов и приведу их к покорности, нам же нужно срочно усаживать на коней всех воинов ханства и начинать войну с Россией. Этого хотят французы, этого хочет султан, нам ничего не остается делать. Если бы еще получалось собирать ясырь, то я бы не хотел войны, но русские стали сильно огрызаться и за это гяуры должны поплатиться. Петербург еще будет платить нам дань.

Подобным решением хан хотел решить проблему медленно расползающегося ханства. Война объединит всех, ну, не пойдут же вассалы на поклон к неправоверным.

*…………*……….*

Петербург

10 апреля 1749 года

— Ну почему? — проявился во мне вновь обиженный мальчик.

— Не спорь, Петр Федорович, есть генералы, чтобы бить крымчаков, ты нужен здесь, а то Катька понапишет в своей книжице такого, что я запрещу печатать сей журнал, — отвечала тетушка. — И я все больше склоняюсь к тому, что это ты, племянник, способствуешь началу войны. Не страшно? Турка силен!

— Вот потому я и должен быть там, — продолжал я настаивать. — Павел — здоровое дите, наследник есть, Катя умна и прозорлива, чтобы быть доброй…

— Молчать! — взбеленилась государыня. — Ты, что задумал? Столько дел начал и помирать собрался? Павел войдет в рост, и тогда отправляйся на войну! А Катьку к трону, да сказывать то при мне живой? Не был бы ты племянником моим…

— Я государь-цесаревич, я не могу сидеть сиднем, когда полки, кои я собирал, бьются. Дай запрет мне идти в бой, я послушаю, стану под своей охраной вдали сидеть, но учиться воевать я должен. Негоже мне быть потешным генерал-аншефом, — я решил идти на обострение отношений с государыней.

— Негоже государыне перечить! — жестко сказала Елизавета. — Там уже пятьдесят тысяч войска, идут еще шестьдесят и это без казаков. Много решит один генерал-аншеф, что и в бою не бывал?

— Генерал-аншеф не решит, а то, что я, наследник буду с русскими полками, то решит — подданные станут биться злее, род наш окрепнет на троне, — продолжал я продавливать «оборону» тетушки.

— Ты на троне моем окрепнешь? Изнов при мне, живой трон делишь? — вдруг переменила вектор разговора Елизавета.

— А я, тетушка, никто без тебя. Мы с тобой остались вдвоем от Петра Великого, вот еще Павел, да Аннушка растут. Так что вместе нужно быть — ты на троне, я подле тебя, — расставил в очередной раз я приоритеты.

— Да все так, но боюсь я за тебя, юн ты, — у государыни включился материнский инстинкт.

— Тетушка, — я позволил себе, присев на колено, обнять родственницу. — В мои годы Петр Великий полки водил, Карла Шведский уже громил ляхов и саксонцев. Я же не гонюсь за их славой, но что это за цесаревич, что отправляет в бой генералов и солдат, а сам вино пьет на приемах и за дамами волочится.

— А ты и вина пьешь мало и не волочишься, — уже успокаиваясь, сказала тетушка.

— А, вот начну волочиться, да вино пить. Брокдорф вернулся из Киля, все просит ассамблею сладить, да гвардейцев давно не навещал. У Кати появились молодые фрейлины. Уйду в блуд, — я засмеялся, иначе эти слова Елизавета могла принять с агрессией.

— Лейб-драгун своих возьмёшь, да сотню своих казаков-пластунов, чтобы они ни на шаг не отходили. И наказываю быть подале от баталий! — сказала тетушка и махнула рукой. — Иди, иначе передумаю.

Вот так мне все же получилось отпроситься на войну. Зачем мне это нужно? Достаточной причиной было уже то, что такой поступок должен сильно укрепить и трон и волю к победе в армии, формировать мой образ. Так же нужно было учится воевать, пусть я и использовал послезнание, но теория — это всегда мало, нужно смотреть на практике, тем более, что и теория моя была так себе, по верхам. А всего лишь мое присутствие в центре управления сражением, уже даст понимание многих процессов войны.

Кроме того, мое личное участие обусловлено и идеологической накачкой общества. Три недели «Петербуржские ведомости» издавались раз в два дня и большим тиражом, который разлетался по городам и весям, было выпушено два номера журнала «Россия». Заранее подготовленные статьи про отношения России и Крымского ханства и про русско-турецкие отношения, поданные в нужном ключе сведения, занимали первые полосы изданий. Приводились цифры захваченных в рабство православных, с упором на веру, печатались душещипательные истории про загнанных христиан. С одновременным призывом помочь всем миром и беженцам, и армии с флотом. Фонд вспомоществования пополнился, только за эти три недели идеологической и патриотической накачки, почти на шестьсот тысяч рублей.

Уходя в поход, я оставлял своему заместителю Степану Федоровичу Апраксину почти полтора миллиона рублей с правом распоряжаться средствами Фонда. При генерале оставался и мой