Книга У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

Однако хотелось бы высказать мнение, что сама по себе полная ликвидация уже имеющегося ядерного потенциала КНДР не должна быть для России абсолютным приоритетом, по отношению к которому все остальные цели носили бы подчиненный характер (как это декларируют США, Южная Корея и Япония). Необходимо отдавать себе отчет в том, что если это произойдет без создания прочной системы коллективной безопасности в регионе, военные риски могут даже увеличиться.

При таком подходе ясно, что нельзя повторять ошибки 1990-х гг., когда, абсолютизируя интересы ядерного нераспространения, в том числе в качестве жеста доброй воли в отношениях с США, мы оказались оттерты от корейского урегулирования в целом. Для России сохранение переговорного процесса на Корейском полуострове важно в первую очередь для обеспечения нашей вовлеченности в процессы в СВА, хотя и недопущение подрыва режима нераспространения, и предотвращение экспорта технологий массового уничтожения (особенно в исламские страны) также важны. Однако означает ли это, что мы должны полностью поддерживать американскую линию – “денуклеаризация любой ценой”? Даже в самих США понимают практическую невозможность денуклеаризации на нынешнем этапе и обдумывают варианты управления рисками, т. е. при молчаливом согласии с ядерным статусом КНДР требовать от нее лишь выполнения четырех “не”: не производить расщепляющиеся материалы, не проводить ядерных испытаний, не распространять ядерные технологии, не расширять ракетную программу.

Если в рамках нынешнего переговорного процесса ликвидация ядерного потенциала КНДР практически недостижима, почему же Россия должна ставить ее впереди других внешнеполитических приоритетов в регионе? Ведь даже не вполне ясно, что вкладывается в понятие “денуклеаризация”. Полный отказ КНДР от национальных ядерных программ в принципе нелегитимен, поскольку лишение страны права на мирные разработки противоречит принципам Договора о нераспространении. К тому же даже в этом случае будет сохранен научно-технический и кадровый потенциал, что означает возможность возобновить их в любой момент, а такая денуклеаризация противников КНДР не устроит. Очевидно, теоретически речь может идти о ликвидации только военного потенциала (оружия в войсках и запасов расщепляющих материалов), проверяемость которой, однако, упрется в проблему верификации. Закрытый характер общества Северной Кореи исключает возможность верификации (в том числе возможных программ обогащения урана) в удовлетворяющих мировое сообщество масштабах. Поэтому следует признать, что денуклеаризация в широком смысле, т. е. достижение убежденности мирового сообщества в отсутствии у КНДР военного ядерного потенциала, невозможна без смены режима, которая, однако, для большинства акторов неприемлема.

Единственная разумная альтернатива – это обуздание ядерных амбиций КНДР и постепенное снижение значимости для Пхеньяна фактора ядерного сдерживания в целях прекращения КНДР дальнейших ядерных разработок дипломатическим путем, ориентированным на декларативную неконкретизируемую цель денуклеаризации в отдаленном будущем. При таком понимании главным в переговорах становятся не технические вопросы сворачивания тех или иных аспектов программ, а ликвидация застарелых военно-политических противоречий и укрепление режима безопасности на полуострове и вокруг него.

Ключ к этому – гарантия сохранения статуса правящей политической элиты в КНДР. Однако надо отдавать себе отчет в том, что и в этом случае полный отказ КНДР от ядерного оружия не совпадал бы с внутриполитическими целями руководства (поддержание имиджа самостоятельной державы внутри страны и за рубежом в целях охраны интересов правящей элиты). Таким образом, полный добровольный отказ режима КНДР от ядерного оружия в принципе возможен лишь в отдаленной перспективе в случае исчезновения внешней угрозы и необходимости поддерживать образ врага для сохранения контроля за внутриполитической ситуацией.

Прецедент нуклеаризации[53]

Ретроспективный взгляд на историю ядерной программы КНДР и ее взаимоотношений с международным сообществом в данном контексте приводит по меньшей мере к двум выводам. Во-первых, Пхеньян ведет борьбу за выживание, не стесняясь в средствах. Такая логика делает более понятными его действия по созданию ядерного потенциала как средства противодействия оказываемому на него давлению. Во-вторых, без кардинального пересмотра самой парадигмы отношений с КНДР со стороны США и их союзников прогресса не будет.

В ходе очередного (2003–2008 гг.) раунда переговоров была достигнута принципиальная договоренность о денуклеаризации в обмен на мир и помощь (закреплена на четвертом раунде шестисторонних переговоров в совместном заявлении от 19 сентября 2005 г). Однако эта формула не удовлетворяла сторонников смены режима. Минфин США тут же ввел финансовые санкции против счетов КНДР в банке “Дельта Азия” в Макао, направленные на изоляцию КНДР от мировой финансовой системы. Ответом стало ядерное испытание КНДР 9 октября 2006 г.

Однако Япония отказалась участвовать в оказании КНДР экономической помощи, выдвинув (прежде всего по внутриполитическим соображениям) на первый план вопрос “о похищенных”. Токио фактически стал играть роль спойлера в многостороннем мирном процессе.

Но подлинный крах наступил с приходом к власти в РК правительства Ли Мён-бака. Он пошел на полный пересмотр договоренностей о сосуществовании и сотрудничестве, достигнутых в период президентства Ким Дэ-чжуна и Но Му-хёна.

К концу президентского срока Дж. Буша дела на двустороннем треке КНДР – США стали совсем плохи. Под давлением консервативного крыла республиканская администрация стала настаивать на “полной и точной декларации ядерной деятельности”

КНДР. Лишь в октябре 2008 г. США выполнили обязательства по выведению КНДР из списка государств – спонсоров терроризма. Однако практически нерешаемой стала проблема верификации: США хотели реализовать систему по типу проверок в Ираке в 1991 г., включая раскрытие любых объектов для доступа инспекторов, право на отбор проб, доступ к любым документам и т. д. Причем эти требования никак не были оговорены ранее принятыми документами “шестисторонки”. Переговоры зашли в тупик.

Новая американская администрация имела шансы переломить опасные тенденции и найти компромисс с КНДР. Пхеньяну вроде бы был предложен мирный договор в случае, если КНДР согласится на полную сдачу позиций по ядерному статусу, однако вариант предварительной сдачи ядерной карты, как показали все прошедшие годы, был для Ким Чен-ира заведомо неприемлемым.

Обострение ситуации в 2008–2010 гг. в отличие от предыдущих кризисов 1993 и 2002 г. (во многом вызванных действиями США) было связано в первую очередь с сознательными действиями КНДР, которые в Пхеньяне называли реакцией на враждебную политику его противников.

В ответ на меры США по осуждению провокации Пхеньян обрушился с резкой критикой на Вашингтон[54]. При этом северяне выделили тот факт, что в отличие от Японии и Южной Кореи у них “…никогда не было ядерного зонтика, прикрывающего от американской ядерной угрозы… Единственным местом на Корейском полуострове и в прилегающих районах, не защищенным ядерным оружием или “ядерным зонтиком”, остается северная часть Республики”[55].

В какой-то момент северокорейское руководство пришло к выводу, что переговоры и дипломатические средства могут не обеспечить достижение стратегических приоритетов – выживание режима. В результате решающее влияние на северокорейскую политику стали оказывать консерваторы,