Книга Словно мы злодеи - М. Л. Рио

было элегантное темно-синее платье, а Мередит вышла в чем-то красном, облегавшем ее изгибы, как слой краски, и волосы у нее были уложены со всем возможным объемом, как львиная грива.

– Нам куда? – спросила Мередит.

– На разворот, я так понимаю, – ответил Александр, оглядывая ее с головы до ног. – Тебя в него заливали, что ли?

– Да, – сказала Мередит. – И чтобы меня из него выковырять, понадобятся пятеро.

Казалось, она не хвастается, а злится.

– Ну, – отозвался Джеймс, – уверен, недостатка в желающих не будет.

Он так это сказал, будто хвастаться тут и нечем.

– Джеймс! – рявкнула Гвендолин. – Ты мне нужен здесь, с девочками! Вчера!

Они пошли через зал, Мередит осторожно ступала блестящими лаковыми каблучищами через путаницу проводов.

– Значит, – сказала Филиппа, – я теперь уже и девочкой не считаюсь.

– Не обижайся, – ответил Александр, – но в этом костюме – нет.

– Тишина в зале, пожалуйста! – крикнула Гвендолин, даже не обернувшись.

Филиппа скроила гримаску, будто откусила от гнилого яблока.

– Избави боже, – сказала она. – Пойду покурю.

В подробности Филиппа не вдавалась, но это и не было нужно. Глядя, как Гвендолин и фотограф расставляют Ричарда, Мередит, Джеймса и Рен под прожекторами, невозможно было не замечать беспардонного фаворитизма. Я вздохнул, не особо по этому поводу переживая, и стал смотреть на Джеймса – едва осознающего присутствие камеры, очаровательного без намерения очаровать, – пока Гвендолин придвигала его и Рен поближе друг к другу. Я почти не слушал Александра, когда он склонился к моему уху и спросил:

– Ты видишь то же, что и я?

– Э?..

– Ладно, ты разуй глаза на минутку, а потом скажи мне, видишь или нет.

Сначала я не понимал, о чем он. Но потом и правда кое-что заметил – легкое подергивание в углу рта Мередит, когда рука Ричарда скользнула по ее спине. Они стояли рядом, слегка развернувшись друг к другу, но Мередит не очень-то походила на Кальпурнию, идеальную жену политика, обожающую мужа до исступления. Ее рука плашмя лежала на лацкане Ричарда, но выглядела напряженной и неестественной. Следуя указанию фотографа, Ричард одной рукой обнял ее за талию. Мередит приподняла свою руку, едва заметно, чтобы не соприкасаться с ним локтями.

– В раю что-то не так? – предположил Александр.

После хэллоуинского «происшествия», как я продолжал его про себя называть, мы все вели себя, как будто, в общем, ничего исключительного не случилось, отмахивались от него, как от пьяной игры, которая слишком далеко зашла. Ричард принес Джеймсу дежурные извинения, которые и приняты были с соответствующей неискренностью, и с тех пор они держались с натянутой любезностью. Остальные прилагали похвальные (пусть и обреченные) усилия вернуться к нормальной жизни. Мередит оказалась неожиданным исключением: в первые ноябрьские дни она вообще отказывалась разговаривать с Ричардом.

– Разве они опять не спят в одной комнате? – спросил я.

– Вчера не спали.

– Откуда ты знаешь?

Александр пожал плечами.

– Девочки мне всякое рассказывают.

Я искоса взглянул на него.

– Интересное?

Он бросил на меня быстрый взгляд и ответил:

– Ты даже не представляешь.

Я чувствовал, что он хочет, чтобы я стал расспрашивать, поэтому не стал. Снова заглянул в зал, надеясь окончательно решить, что происходит у Мередик, но меня отвлекло новое мелкое движение. Следуя указанию Гвендолин, Рен склонила голову на плечо Джеймса.

– Ну чем не идеальная американская пара, – заметил Александр.

– Ага.

Полыхнула вспышка камеры. Джеймс рассеянно крутил прядь волос Рен, но сзади, у затылка, где, как я был совершенно уверен, это не заснял бы фотограф. Я нахмурился, прищурился, вглядываясь в происходящее.

– Александр, ты видишь то же, что и я?

Он проследил за моим взглядом, вяло изобразив любопытство. Джеймс продолжал накручивать локон Рен на палец. Я не понимал, осознает ли кто-нибудь из них, что он делает. Рен улыбалась – возможно, на камеру, – как будто у нее есть тайна.

Александр посмотрел на меня со странной печалью.

– Ты только что заметил? – спросил он. – Ох, Оливер. Такой же разиня, как они.

Сцена 2

Назначенная на следующий вечер репетиция в костюмах была нашим первым выходом на площадку с законченной декорацией. На верхней платформе стояли полукругом двенадцать больших тосканских колонн, а вниз вел пролет плоских белых ступеней – они спускались в Чашу, как мы это называли: плоский диск из искусственного мрамора на полу, восемь футов в диаметре, на нем и происходило злодейское убийство. За колоннами мягко светился сетчатый задник, переливавшийся всем спектром небесных цветов, от сумрачного смутного фиолетового до рыжего румянца зари.

С новой декорацией всегда возникают трудности, которых не ждешь в начале репетиций, и все мы вернулись в Замок усталыми и раздраженными. Мы с Джеймсом тут же поднялись в Башню.

– Мне кажется или прогон шел часов десять? – спросил я, валясь на кровать.

Ударился о матрас и застонал. Было за полночь, мы не присели с пяти.

– Ощущение именно такое.

Джеймс сел на край кровати, зачесал волосы рукой. Когда он снова поднял голову, вид у него был взъерошенный, усталый и даже немножко больной. Лицо казалось обесцвеченным.

Я приподнялся на локтях.

– Тебе нехорошо?

– В смысле?

– Вид у тебя, не знаю, совсем вымотанный.

– Я сплю плохо.

– Тебя что-то тревожит?

Он заморгал, глядя на меня, как будто не понял вопроса, потом сказал:

– Нет. Ничего.

Встал и разулся.

– Точно?

Джеймс повернулся ко мне спиной, расстегнул джинсы и уронил их на пол.

– Все со мной в порядке.

Голос его прозвучал фальшиво, неправильно, будто кто-то ударил не по той клавише на пианино. Я поднялся с кровати и медленно прошел на его половину комнаты.

– Джеймс, – сказал я, – не пойми меня неправильно, но я тебе не очень верю.

Он глянул на меня через плечо.

– Ни разу в жизни / Не слышал, чтоб скромней бросали вызов[33]. Ты слишком хорошо меня знаешь.

Он сложил джинсы и бросил их в изножье кровати.

– Так скажи, что случилось.

Он замялся.

– Ты должен мне пообещать, что никому не скажешь.

– Да, конечно.

– А захочется, – предупредил он.

– Джеймс, – не отступался я, – ты о чем?

Он не ответил – просто снял майку и молча стоял в исподнем. Я уставился на него со смущением и необъяснимой тревогой. На языке у меня спутался комком десяток вопросов, прежде чем я сам от неловкости не опустил глаза и не понял, что он пытался мне показать.

– О Господи. – Я схватил его за оба запястья и потянул к себе, забыв о смущении. Внутреннюю сторону его рук до самых локтей яркими пятнами покрывали синяки с кровоподтеками. – Джеймс, это что?

– Следы от пальцев.

Я выпустил