Книга Аптека снежного барса - Катя Водянова

узел, что его было бы заметно и с другого конца зала. Подумав, я собрала волосы на затылке, обмотала их кожаным ремешком артефакта и прикрыла сверху шапочкой. Макушка Бринсента мало кого заинтересует, а все остальные части тела благодаря магии выглядят как надо. Главное — никаких телесных контактов. Если буду сидеть тихонечко в уголке, то никто ничего не заподозрит.

В Гимзоре тоже были общественные бани. Не такие роскошные и безопасные, как здесь, но я туда ходила с Матушкой Соф и примерно представляла, чего ожидать от этих. Правда, в городе магов все парились вместе, поэтому и не обнажались полностью, щеголяли в закрытых купальных костюмах. Здесь же за неполных пять минут в раздевалке я успела так подробно ознакомиться с мужской анатомией, что больше не буду отмалчиваться в стороне, пока сестры-пошлячки спорят.

Ирвин и Лестер ждали замотанными в простыни, расположившись на деревянных скамейках. Следователь и без одежды выглядел устрашающе из-за бордовых шрамов и бугрящихся мышц. Растущие же по телу волосы только добавляли ему жути. Этакий медведь, который иногда притворяется человеком.

По груди и бокам аптекаря тоже расползались шрамы, нога и вовсе казалась кое-как сшитой из кусков. При этом он не растерял своей выправки, напротив, будто стал шире в плечах и выше. Смотрела бы и смотрела, но Ирвин не так понял и нахмурился.

— Идем в парную, здесь делать нечего.

— Ты бы еще по шею замотался, — хмыкнул Лестер и попытался пихнуть меня в бок.

Я отскочила в сторону, оглядела себя, их, других проходивших мимо мужчин и после недолгих колебаний потащила простыню вниз, к бедрам. Некомфортно и стыдно, но у Бринса нет груди, которую стоит прятать, приходится соответствовать.

Никто не удивился и не вытаращился, поэтому я расправила плечи и пошла вперед, к очередной двери. Как же я их возненавидела за сегодня! За каждой скрывалось что-то ужасное, кошмарное и небезопасное для девушки под личиной парня.

Лестер первым вошел внутрь, меня же накрыло облаком пара и запахами эфирных масел. Пока я кашляла и пыталась разглядеть происходящее, Ирвин зашел внутрь и позвал за собой. Пришлось идти, на меня уже и так кричали со всех сторон, что выпускаю пар.

Воздух внутри комнаты отяжелел от влажности и с трудом пробивался в легкие. К тому же я почти сразу вспотела, а глазные яблоки, наоборот, раскалились и высохли. Странные чувства и неприятные. Когда я привыкла к пару и температуре, заметила множество обнаженных мужчин. Они сидели, лежали, ходили и спорили друг с другом, пока я стояла и таращилась. Аргументов в спорах с сестрицами теперь стало в разы больше, как и желания спрятаться куда-нибудь и пару часов глядеть на листики и цветочки.

— Чего застыл? — позвал меня Лестер.

Дальше развязал простыню, постелил ее на ближайшую лавку и сел откинувшись на спинку. Ирвин повторил его действия, я же не стала обнажаться и старательно глядела в другую сторону. К примеру, на раскаленные камни. Изредка на них кто-то лил воду или травяные отвары, отчего вверху поднимались целые клубы пара. Занимательное зрелище, хотя и не такое, как дотошный следователь и нудный аптекарь без одежды.

Печка из камней располагалась в центре, а сами лавки уходили вверх, как в театре. Я знала, что там намного жарче, чем внизу, поэтому не возражала такому выбору места. Мне сама ситуация не нравилась.

— Что делать будем? — заговорила я через пару минут. — Я скоро расплавлюсь и стеку на пол.

— Мы расслабляемся, ты можешь стекать.

— Ты зря замотался, — поддержал друга Ирвин. — Это же баня.

Он тоже откинулся и прикрыл глаза, как намек, что никуда уходить не собирается. Я воспользовалась случаем, чтобы получше его рассмотреть, но от этого стало еще жарче. Лучше погляжу на его ногу, вдруг пойму, от чего появились такие шрамы. Отсюда я могла разглядеть разве что колено и голень, которые будто прожевали и выплюнули. Ради лучшего обзора я поднялась с места и тут же дернулась от потока холодного воздуха.

Лестер сжимал в руках мою простыню и довольно лыбился. Я же поняла, что стою перед ними совершенно без одежды, укрытая только личиной Бринса.

— Однажды ты серьезно пожалеешь о том, что сделал! — заявила я и попыталась вернуть себе простыню, но Лестер уже расстелил ее на лавке и приглашающе кивнул.

— Если бы не сделал, пожалел бы ты, — не смутился он. — И парни покрепче теряют здесь сознание.

— Сейчас сходим охладиться, и попросим тебе новую, если так переживаешь, — Ирвин встал на мою сторону. — Замотаешься хоть с головой. Хотя Лестер прав, здесь надо раздеваться, а вот шапку ты правильно надел.

— Вот ее сдергивать точно не надо, уж поверь!

Я в упор поглядела на следователя, но тот не особенно смутился и довольно почесал волосатую грудь. Ай, ну как можно жить с такой шерстью! Там крыса завестись может, не то что блохи!

Мне такой вид был непривычен. В Гимзоре мужчины удаляли лишнюю растительность на теле из-за климата, и в целом не слишком жаловали хождение без одежды и легких доспехов. Жизнь там непростая, никогда не знаешь, когда прилетит стрела, арбалетный болт или же заточенный нож под ребра. В Дагре я больше работала, чем разглядывала мужчин, поэтому Лестер и казался таким пугающим. Здесь бродили и более заросшие, но их-то я не знала! А вот он, можно сказать, открылся с новой стороны. Как и Ирвин. Но тот выглядел куда гармоничнее, и по волосатости был примерно одинаков с моим Бринсентом. И вообще…

Я снова через силу перевела взгляд на раскаленные камни и даже лично разок поплескала на них отваром. Затем, к моему облегчению, мужчины поднялись с лавки и неспешно побрели в соседнюю комнату, принимать душ.

Прохладные струи так приятно стекали по телу, что я с трудом вышла из-под них, замоталась в простыню и с удовольствием перешла в другой зал, без пара, где все болтали, пили и отдыхали от удушающей жары.

Здесь я наконец смогла расслабиться и запить переживания кружкой настоя. Жар в парной прошел до самых костей и никак не отпускал. Не понимаю, в чем тут удовольствие. Наши бани прохладнее и суше, а здесь воздух приходится проталкивать в легкие.

— Ну, посидели, пора и по домам? — осторожно спросила я.

— Да мы только начали.

— С одного раза ты не проникнешься философией этого места.

— Я и без