Книга Берег мертвых незабудок - Екатерина Звонцова

Незабудка нравилась. Больше всего она нравилась Красной Розе, и вскоре это стало взаимно. В ночи, когда Крапива засыпал, эти двое шептались и шутили безобидные шутки о том, как странен и несправедлив мир, а ветер тихонько теребил их не похожие друг на друга листья и не мог разомкнуть неумолимо сплетающиеся стебли. Но все это только ночью. Днем Незабудка снова видела своего Крапиву, любовалась его тонкими и ломкими, но удивительно яркими листьями и раз за разом пыталась к ним прикоснуться. «Подпусти меня. Подпусти, и я забуду все на свете Розы». Но Крапива молчал. Он отрешенно слушал, как звенят мечи, как дрожит земля. И как в другом конце мира пробивается из земли Чертополох.

Последней Королевской Незабудке уготована была долгая жизнь в красивейшем саду, выросшем, правда, на обугленной земле. Последняя Незабудка многое оставила после себя и многое погубила. Пока же она только-только раскрывала бутоны и плакала, обнимая своего отца, прежде чем покинуть его навсегда.

В этом зрелище ― серебристое небо, рассеянное сияние из-за облаков и виноградные лозы, скованные сверкающей изморозью, ― было свое колдовство. Элеорд не мог отвести глаз от золотистолиловых обледенелых ягод, то и дело тянулся потрогать их. Сорвал одну, кинул в рот ― сладкая, почти приторная, но с непривычным, тревожным привкусом то ли земли, то ли стали.

– Мастер! ― строго прошептал Идо и даже, кажется, порывался стукнуть его по пальцам. ― Мастер, их, наверное, нельзя трогать.

– Нам можно, не волнуйся, ― уверил Элеорд, но сам удержался от порыва съесть еще пару странных виноградин. Вместо этого попытался расправить один промерзший, потемневший листок, но тот просто рассыпался в труху. ― Ох…

– Фиирт редко наступает так рано, тем более чтобы сразу, в один день ударяли морозы… ― Идо поежился. «Недобрый знак», ― прочиталось в его глазах.

– Но это случается, ― резонно напомнил Элеорд, отряхивая пальцы. Ему тоже не очень нравилось случившееся, но он старался себя в этом разуверить. Все-таки не мертвые медузы. Не так и страшно. ― Вирра-Варра ― довольно озорная богиня.

По графским виноградникам, зеленеющим к западу от Ганнаса, ходило в это мглистое промозглое утро немало окрестного народа: как простые жители пригорода, так и замковая прислуга. Всех испугали белые узоры на траве и крышах, всех взбудоражил пар изо рта. Остериго Энуэллис не возражал против любопытных в своих владениях; то там, то тут слышался его зычный голос: граф рассказывал огорченным крестьянам о древнем, родом с Детеныша рецепте вина, для которого и нужны «хорошенько промерзшие на лозе плоды, с ними оно будет сладким и душистым, и продать можно втридорога». Граф казался бодрым, но Элеорд улавливал нервозность в его тоне. А вот поспорить не мог: ледяное вино на порядок превосходило все, что он когда-либо пробовал, по вкусу. Просто делать его сложновато, вряд ли его выйдет много, ведь некоторые гроздья успели почернеть и стать непригодными для какой-либо обработки… и, конечно, виноградник ― не единственное окрестное угодье, пострадавшее от заморозков. Где-то еще не успели собрать хлеб и апельсины ― более капризный урожай. А значит, и того и другого будет на столах меньше.

– Он так старается… ― тихо сказал Идо.

Он тоже смотрел на графа, который сейчас стоял с женой где-то в десятке шагов и говорил с самим хозяином виноградника: уверял, что не винит его в недосмотре и тем более в капризах природы. Пальцы графини Ширханы перебирали бледные мелкие ягодки на одной из лоз, но есть она не решалась: явно боялась за ребенка.

– Должен сказать, это лучший граф, какого я встречал за время путешествий, ― признался Элеорд шепотом.

Он не врал: после смерти родителей судьба заносила его в разные места, но мало кто из аристократов, даже при дворе короля, ему правда нравился. В большинстве своем знать старалась предельно удалиться от народа, обрядиться в самые кричащие тряпки и обобрать ближних до нитки. Мало кто любил читать или занимался науками; единицы путешествовали, чтобы посмотреть, как живут соседи; еще меньше кто мог увидеть бревно в собственном глазу. И, конечно, графы и бароны обожали омерзительные, безвкусные, нереалистичные портреты ― чтобы дети с румянцем во всю щеку, чтобы дамы с глазами в пол-лица, чтобы мужчины с плечами дровосеков и талиями ос. Попав к скромному, спокойному, еще совсем молодому Остериго и на первом же балу услышав проницательножалостливое «У вас, видимо, рано не стало семьи, да? У меня вот тоже», Элеорд был поражен. Внешне этот юноша казался столь же изнеженным и искусственным, сколь прочие, но суть его отличалась. Раз за разом он то ли ронял, то ли отбрасывал эту маску ― когда, например, кидался играть с собаками посреди двора или кружил на руках свою первую жену.

– Жаль, не он наш король, ― пробормотал Идо. ― Жаль, короля не выбирают.

Элеорд покосился на него с интересом, в который раз подумав: детей стоит заводить хотя бы ради того, чтобы они озвучивали твои тайные мечты. Те самые, говорить о которых тебе самому уже не позволяют возраст, статус, здравомыслие и любая другая шелуха, облепившая с ног до головы. Выбирать короля – о, как многие на Общем Берегу уже мечтали об этом! Другой вопрос… из кого? Слишком много в мире бревен.

– Ой, мой светлый, поосторожнее в выражениях, ― подначил Идо Элеорд. ― Кто-то может и донести, сам ведь знаешь, какое отношение сейчас к роду Незабудки.

– Ты, что ли, донесешь? ― Идо лукаво усмехнулся, и, не удержавшись, Элеорд дернул его за прядь у виска. Он даже вообразить подобного не мог, а потому праведно возмутился:

– Что ты такое выдумываешь? Я не настолько боюсь своих талантливых учеников.

Где-то он опять оступился: Идо закусил губу, резко сжался, и едва ли это был стыд за неудачную шутку. Казалось, настроение его испортилось. Глаза забегали по обледенелым лозам, по земле, по фигурам людей, мелькавших там и тут возле плетней.

– Или просто ученики не настолько талантливы… ― он сказал это словно в сторону, искренне и убито. Вот же невозможная, непонятная голова!

– Светлый мой. ― Элеорд поймал его за локоть, бесцеремонно сорвал еще пару сладких заснеженных ягод и протянул. ― Немедленно ешь. И прекращай нагонять на меня тоску, видишь же, и так тоскливо. Я лишь к тому, что есть много куда более занятных способов уничтожить человека, нежели донос. Доносы гадки, и до них я бы точно никогда не опустился.