Книга Джефферсон - Жан-Клод Мурлева

– Однако вы ведь подняли руку, – вновь обратился к нему Джефферсон, старательно артикулируя, чтобы тот смог прочитать по губам, – значит, вы поняли, что я говорил?

Кот достал из кармана блокнот, написал несколько строк и протянул Джефферсону. Тот прочел: «Нет, я почти ничего не понял, но раз все подняли руки, я подумал, что, несомненно, предлагается поддержать что-то хорошее, и последовал примеру остальных».

– Спасибо, – сказал Джефферсон.

Кот забрал у него блокнот и приписал аккуратным почерком: «Ах да: меня зовут Эмиль».

– Спасибо, Эмиль, – сказал Джефферсон.

Когда они поднимались к себе в номер, служащий за стойкой регистрации с усмешкой окликнул их:

– Ну, как поиграли в скрабл?

Быть может, он думал, что эти забавные постояльцы едва умеют читать и писать.

– Спасибо, хорошо, – ответил Джефферсон.

– Составили какое-нибудь длинное слово?

– Да. «СОЛИДАРНОСТЬ».

– Ну, с этим много не выиграешь – ни «Э», ни «Щ»…

– Как сказать, – возразил Джефферсон. – С этим можно выиграть очень много. Спокойной ночи, сударь.

Роксана чуть в обморок не упала, когда Джефферсон по телефону рассказал ей, что они замышляют. Она охотно согласилась подыграть им – зарезервировать конференц-зал, чтобы Жильбер мог поделиться со всеми тем, что он видел на бойне, но одно дело разговор, а такое вот безумное предприятие – нет и нет! Ей ли не знать, что за типы эти двое! Негодяи без чести и совести, которым закон не писан, они вооружены, и у них рука не дрогнет расстрелять хоть толпу, если почуют для себя угрозу. Как ему такая картина: двадцать семь убитых Баллардо, лежащих штабелями на полу той квартиры? Господин Эдгар всегда требовал, чтобы его соратники соблюдали осторожность, и отменял без колебаний любую рискованную операцию. Он, безусловно, не одобрил бы отчаянную затею таких горе-боевиков. Эти аргументы поколебали Джефферсона, но не переубедили.

– Да, конечно, – отвечал он, – но господин Эдгар наверняка не одобрил бы и того, что его убийцы преспокойно разгуливают по городу, как ни в чем не бывало, готовые и дальше убивать направо и налево, лишь бы им за это платили. А главное, рассуждал он так до того, как ему всадили в грудь ножницы.

На сей раз настал черед Роксаны поколебаться. Этот ежик, малявка росточком семьдесят два сантиметра, ее, признаться, уел. Она все-таки еще раз попыталась его отговорить, разъяснив, что может произойти, даже если каким-то чудом их план увенчается успехом: автобусы животных, направляющиеся в сторону границы, часто останавливают для таможенного досмотра. Если у них в багажнике обнаружат связанных людей, все они сядут в тюрьму на долгие годы. Возможно, даже пожизненно.

– Когда вы хотите идти на дело? – спросила она наконец, убедившись, что отговаривать бесполезно.

– Наш тур заканчивается послезавтра, – объяснил Джефферсон. – Завтра, в воскресенье, мы подробно разрабатываем план, под утро в понедельник атакуем, потом сразу уезжаем.

Роксана только тяжело вздохнула в трубку.

– Будьте осторожны, – сказала она на прощание. – Берегите себя, очень прошу.

13

Программа Баллардо на последний день была такой: с утра – посещение воскресной службы в соборе (для желающих). Во второй половине дня предлагалось посмотреть показ мод в одном из роскошных отелей в центре города или же потешную битву на шестах на канале.

– Ты иди в собор без меня, – распорядился Джефферсон, – а я отправлюсь на бульвар для рекогносцировки. Все там сфотографирую. Тогда мы сможем привязать план атаки к местности, как на штабной карте, понимаешь?

Это был первый дождливый день. Под нудным моросящим дождем город сразу утратил свой праздничный вид. После завтрака друзья расстались. Жильбер предостерег Джефферсона:

– Ты там поосторожней, ежик, – обещаешь?

– Обещаю, обещаю, – сказал тот, раскрывая над головой гостиничный черный зонт, слишком большой для него. – А ты запоминай, что будет говорить Шмитт про манекенщиц, если он пойдет на это модное шоу, – жаль, я не услышу.

Джефферсон шагал по сонному городу, мимо еще не открывшихся лавок, на витрины которых были опущены металлические шторы – словно веки, подумал он. Стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание, дошел до бульвара и двинулся вдоль него, сверяясь с номерами домов. Жильбер сказал: «Дом сорок четыре, окно на третьем этаже, ровно над парадным, не ошибешься». Джефферсон сперва просто прошел мимо дома, осторожно скользнув по нему взглядом. Сфотографировал на мобильник улицу – по снимку в ту и другую сторону. По ним, во всяком случае, было видно, где перед домом сорок четыре можно припарковать автобус на время боевых действий. Не останавливаясь, он прошел дальше метров сто, потом направился обратно с независимым и целеустремленным видом. Дождь зарядил сильнее. Теперь он барабанил по зонту, как из пулемета. В такт ему быстрее забилось и сердце Джефферсона. Поравнявшись с парадным дома сорок четыре, он поднялся на цыпочки, чтобы дотянуться до дверной ручки. Она не поворачивалась. Однако дверь, на которую он при этом оперся, к его приятному удивлению, подалась: она была не заперта.

Подъезд с грязно-желтыми стенами, зашарканной лестницей, почтовые ящики с полуоторванными наклейками, разбросанные по полу затоптанные рекламные листовки – все это не внушало ни малейшего желания здесь жить. Джефферсон с тоской вспомнил свой домик на опушке леса, под буками, сейчас, должно быть, особо роскошными в осеннем уборе, уют и порядок внутри. Он сложил зонтик, поставил его у стены и принялся делать снимки с разных точек и под разными углами: сфотографировал лестницу, лифт, коридор, упирающийся в закрытую дверь с картинкой, изображающей мусорное ведро. Нажал на кнопку вызова лифта: та не загорелась, однако металлическая дверь-гармошка разъехалась. Он поднялся на третий и последний этаж, спустился обратно и мысленно сделал зарубку на память: «Лифт работает. Грузоподъемность – от шести до восьми животных, в зависимости от размера и веса». Потом занялся лестницей: прикинул ее ширину, бесшумно взошел на третий этаж. На площадку с такими же желтыми стенами выходило три двери, но только одна из них была обращена в сторону бульвара. Никакого сомнения: за этими несколькими сантиметрами дерева обитает убийца господина Эдгара или его сообщник. Во всяком случае, некто, способный убить. Джефферсон поежился. На двери никакого имени не значилось. Он бесшумно подкрался поближе и прижался к ней ухом. Сначала ничего не услышал и хотел уже уходить, как вдруг настороженно замер.

Звук был такой, словно кто-то раздирал картон. Потом – мужской голос, очень низкий, прямо какой-то загробный. Ему ответил другой, скрипучий, но слов было не разобрать. У Джефферсона подкосились ноги. Он стал отступать – тихонько, сантиметр за сантиметром, и ему чудилось, что малейший скрип его башмаков, малейшее шорканье штанины о штанину подобны грохоту поезда, несущегося сквозь тоннель.