Книга Продажная любовь - Джулия Джеймс

— Миллион — жалкие гроши? — Энн сглотнула.

Но Никос продолжал говорить. В голосе звучала горечь — словно он стыдился своих поступков:

— Вы понимаете, как я вас обманул в тот день, Энн? Вы могли требовать что угодно. Я бы все отдал за Ари. Вы могли прогнать меня, поставить в безвыходное положение, поняв, как я нуждаюсь в Ари. Могли бы потребовать за него бог весть что. Скажем, долю в состоянии Теакисов. Могли бы раздуть скандал, бурю в газетах, могли бы с кучей хищных юристов глубоко запустить руки в наше состояние, мотивируя это интересами ребенка. И даже когда вы взяли этот миллион, я продолжал ненавидеть вас за прошлую власть надо мной. И за то, что вы так легко, так дешево продали Ари — хотя мне так хотелось этого. С тех пор я осуждал и порицал вас.

— Я… я заметила, — Энн произносила слова с трудом.

Он продолжал, не сводя с нее глаз:

— Я всю жизнь знал только богатство, роскошь, легкую жизнь, унаследовал это, не прилагая никаких усилий. Какое право я имел осуждать кого-то, кто был рожден в бедности, за то, что он взял легкие деньги? А как бы я сам поступил, окажись на вашем месте? Не хотел бы встать перед таким выбором, не хотел бы быть на вашем месте, Энн.

Энн попыталась заговорить. Она должна сказать ему, должна! Сказать, что…

Но Никос вновь заговорил. Настойчиво, торопливо, с неожиданной убедительностью:

— Пусть все это останется в прошлом, Энн. Ничто из того, что я видел, что знал о вас — ни в чем нет причин для плохого мнения о вас. Во всяком случае, с тех самых пор, как вы приехали на Соспирис. — Его голос стал вкрадчивым: — И вы показали мне, что у вас совсем другое отношение к сексу, чем у вашей сестры, ведь так, Энн?

Она покраснела, а он продолжал смотреть на нее внимательно, с чуть заметной улыбкой:

— Возможно, мое мнение о вас изменилось, когда вы не приняли колье. Я думал, вы схватите его своими жадными ручками. Хотел, чтобы вы его взяли.

— Да, я поняла, — коротко ответила Энн, еще больше краснея.

— Затем, чтобы укрепиться в своей антипатии к вам. Потому что… — он прикрыл глаза длинными ресницами, и у нее снова перехватило дыхание, — потому что хотел, чтобы вы вернулись в мою постель. Любым способом, любой ценой.

Никос протянул руку через стол и одним пальцем погладил тыльную сторону ее кисти. Его легкое прикосновение обожгло ее.

— Я все так же хочу вас, Энн, — тихо сказал он.

Энн не могла ни дышать, ни говорить. Никос смотрел не отрываясь, и ей казалось, что она парит в воздухе. А он говорил и говорил, и слова его звучали чувственно, обольстительно, чарующе.

— Боже, как же вы хороши, как невероятно прекрасны…

Энн чувствовала, что слабеет. Она не может, не должна быть слабой. Ее захватывала та же магия, что и во время танца в его объятиях на свадьбе. Все, как в волшебном сне…

Энн слабо помнила, как они вышли из ресторана и добрались до их двойного номера. В памяти четко сохранился один момент: Никос наклонился к ее губам.

— Это… не очень хорошая идея… — она попыталась сопротивляться.

Но он не слушал. Энн взывала к своему здравомыслию — помнила же, как правильно все решила еще там, на Соспирисе. Но здравомыслие исчезло. Потом Никос в комнате Ари тихо разговаривал по-французски с женщиной, видимо с няней, и эта женщина проскользнула мимо нее к выходу. Энн не могла произнести ни слова, только позволила Никосу взять себя за руку и повести за собой, в его спальню.

Здесь ей удалось выговорить одно слово — только одно.

— Никос, — выдохнула она.

Она принадлежит ему. Снова ему. Но совсем иначе. Теперь он не злится на нее, не опасается ее корысти. Он не собирается цинично и расчетливо соблазнять ее, уступая своему желанию.

Сейчас она с ним, потому что он хочет, чтобы она была с ним, рядом, хочет чувствовать ее присутствие, потому что это счастье. Хочет нежно гладить обнаженное шелковое плечо, хочет осторожно освободить второе плечо и прижаться к нему губами, хочет расстегнуть молнию и уронить на пол платье, чтобы еще раз задохнуться, онеметь от красоты этого дивного тела.

Прижать его к себе.

Хочет отдать нежность, всю ту нежность, которой так много в его сильном теле, этой восхитительной женщине. Обнять ее, обнять крепко-крепко и защитить. Защитить от сурового мира, от недобрых людей, от коварных мужчин, таких как… таких как он.

Хочет быть с ней открытым, искренним и честным.

Хочет вместе с ней подниматься и парить в невыразимом, бесконечном, счастливом, сладостном и щемящем блаженстве!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ари оживленно рассказывал обо всем, что он видел с крыши Нотр-Дам, а Энн и Никос счастливо улыбались. Они завтракали в ресторане и… держались под столом за руки.

Так просто — и так много для меня значит, думала Энн. Вызывает чувство светлой нереальности.

Весь мир заполнился этим пьянящим чувством.

Определенно она сошла с ума. Это сумасшествие — поддаться Никосу Теакису. Но как ему сопротивляться? Невозможно! Этого не получалось даже тогда, когда он так откровенно презирал ее, а теперь… Внутри все сжимается, стоит только вспомнить о… Он так нежен, так хорош… Нет, нечего и думать о каком-то сопротивлении.

Никос не говорил о своих планах, но скоро из свадебного путешествия вернется Тина, она собиралась пока работать. И тогда оба дорогих ей человека уедут в Грецию…

Возможно, у меня в запасе несколько дней — может быть, один или два, — но пусть они будут мои. Не надо ни о чем думать!

Только это хотя бы немного разумно в том безумии, которое она совершает. Что же делать? Поздно призывать себя к благоразумию. Поздно!

После ланча они пошли в Люксембургский сад. Ари играл там с другими детьми, и оказалось, что рытье ям в песке нисколько не потеряло для него своей привлекательности — несмотря на обилие новых чудес, метро, бесчисленных захватывающих аттракционов. Потом они ели мороженое в кафе, посмотрели кукольное представление и еще раз прокатились на метро.

Вечером, когда утомленный Ари уснул, они обедали в номере, не слишком затягивая еду. И снова была магия сказки, снова она заснула в надежном кольце сильных и нежных рук.

Но сон резко прервался. Солнце уже давно светило, и Ари, нетерпеливо ожидая следующих развлечений, пошел разыскивать свою тетю.

— Пора вставать! — выкликал он, хлопая в ладоши.

Открыв глаза, Энн и Никос увидели, что мальчик смотрит на них с большим интересом.

— Мамы и папы спят в одной кровати, — авторитетно заявил он.

— Иногда дяди и тети тоже, — ответил Никос, садясь и потягиваясь и нисколько не смущаясь оттого, что их обнаружили.

— А что мы делаем сегодня? — Ари не возражал дяде.