Книга Супружеские игры - Мария Нуровская

– Таков этот мир – все начинается с задницы и все ею же заканчивается, – меланхолически констатирует она.

Я дремала (а что еще можно было делать, лежа в тюремном госпитале), когда послышались шаги. Ее шаги. Она уселась на табуретку рядом с кроватью, с улыбкой, которая столько раз вставала перед моим мысленным взором и проходила в моем каталоге под рубрикой: «улыбка Изы».

– Вот, пришла навестить больную, – сказала она, тряхнув волосами.

– Спасибо, – прохрипела я.

Воцарилась тишина. В ее улыбке явно сквозило смущение. На этот раз наша встреча носила иной характер – она пришла меня навестить по собственной инициативе, неофициально.

– Я прочитала твою книгу, – наконец сказала она.

– Какую?

– Ту, которая о матери. Книга произвела на меня сильное впечатление… правда-правда… Эти сцены в морге, как героиня смотрит на тело матери после вскрытия, ну, у меня прямо мурашки по спине бегали… А под конец слезы сами собой полились из глаз… – Она нервным жестом поправила волосы. – Так и было в действительности?

– Нет… ведь это только литература.

– Но откуда ты все это знаешь? Эти описания…

– У меня умерла бабушка. Я описывала свою боль.

– Бабушка лежала в морге?

– Нет, в морге она не лежала. Бабушка умерла дома в своей постели.

Иза понимающе покивала головой.

– Я дала бы себе руку на отсечение, что сцена с этим моргом – правда.

– Это и есть правда, только литературная.

Кажется, она поверила мне не до конца. Иза встала, однако медлила, не уходила. Я чувствовала, что она хочет меня о чем-то спросить.

– И тот роман я бы тоже почитала, да вот забыла автора.

Я не поняла, какой роман она имеет в виду.

– Ну тот, о бывшей любовнице, которая плетет интриги…

– «Опасные связи» Шодерло де Лакло.

После ее ухода я еще долго думала о ней.

Иза прочитала мою книжку. Она хотела узнать, как я пишу. Ее желание прочитать книгу неизвестного автора, фамилию которого она даже не запомнила, указывало на то, что она хотела побольше узнать обо мне. Меня она тоже интересовала, мне хотелось узнать о ней как можно больше. Пока я могла рассуждать только о ее телесной гармонии. В этом смысле у нее все было отлично: узкие продолговатые ладони с длинными пальцами, округлые колени совершенной формы, тонкие щиколотки, осиная талия. Нет, это вовсе не означает, что Иза привлекает меня только физически. Я не Маска, которая входит в раздевалку и столбенеет при виде полуобнаженной девушки, все происходит совсем по-другому. В ней в первую очередь меня привлекает необыкновенная гармония составляющих элементов, Иза близка к совершенству…

Здесь, в тюрьме, она служит для меня как бы заменой того, чего я лишилась в силу обстоятельств: моей музыки, моих книг, тишины моего кабинета, кресла с высокой спинкой… Как же я любила сидеть в нем, подвернув под себя ноги и накрывшись пуховым платком! Уютно устроившись в этом кресле, я воспринимала намного проще окружающий мир… здесь у меня нет моего кресла… Зато есть Иза. Только как определить, кем она для меня является? Не знаю. Спрошу ее, в какой книжке мне искать похожий на нее персонаж. Себя я ей уже назвала. Ответит ли она мне?

А если да, то что дальше? Моя игра с мужчиной закончена. Неужели теперь я хочу начать такую же игру с женщиной? А может, это одна и та же игра? Физическая привлекательность Изы имеет значение, потому что подсознательно, по привычке, я оцениваю ее глазами Эдварда. Я знаю, что она произвела бы на него впечатление. Если бы я знала Изу раньше и подсунула ее Эдварду, возможно, она бы стала моим козырным тузом и побила карту той женщины, которую я вытянула из колоды как пресловутую Пиковую даму. Эдвард дал объявление в газете, что ищет партнера для занятий разговорным английским. Он назначил собеседование сразу нескольким претенденткам, но, как обычно, из-за цейтнота не довел дело до конца и все свалил на меня. Девушек было много, но выбрала я именно ее. Мне и в голову не пришло, что эта девушка могла бы заинтересовать Эдварда – слишком вульгарная, с обесцвеченными волосами и довольно пышными формами. Она, хоть и преподавала уже в университете, выглядела совершенным подростком. А Эдвард не переносил молодых девушек. Он утверждал, что от них за версту несет молоком и инфантильностью. Может, поэтому я и выбрала ее. В женщине должно быть что-то такое, говорил Эдвард, какая-то своя тайна, только тогда стоит прилагать усилия, чтобы ее завоевать. После нескольких занятий он констатировал, что она та еще штучка, но английский знает хорошо. Было бы еще о чем говорить с ней на этом языке… Все это привело к тому, что я не воспринимала ее всерьез, ломая голову над тем, кем может быть эта таинственная мадам де Турвель. Где он с ней познакомился и что его так очаровало? Во время нашего последнего с ним общего отпуска мы много гуляли. Эдвард понуро тащился рядом со мной, был рассеян и явно думал о своей подружке. Это меня ужаснуло. Впервые я почувствовала, что могу потерять его, что моя власть над ним кончается. Складывалось впечатление, что он включил меня в длинный ряд своих женщин, которые отдавали ему часть себя, не получая ничего взамен.

Я поправилась и вернулась в камеру. А вот с Маской дела обстояли хуже – она получила осложнения после гриппа, а все потому, что вовремя не отлежалась, и теперь подхватила воспаление легких. Любовница, едва вернувшись с работы, сразу отправляется к ней и просиживает у ее постели до самой вечерней поверки. А иногда ей позволяют сидеть с больной и дольше, разумеется, в обход тюремного распорядка. В коммунистические времена об этом и подумать было страшно, а сейчас все распустились окончательно, даже в тюрьме не соблюдается режим. Если в течение нескольких дней не спадет температура, то Маску переведут в больницу в Варшаве. Теперь по вечерам мы часто остаемся с пани Манко одни в камере. До сих пор она тоже не отличалась разговорчивостью, только изредка возражала против того, что здесь творится по ночам.

– Таких извращенок, как они, следует обходить стороной, – говорила она. – Ну откуда нормальному человеку знать, что у них на уме? Еще со злости какого-нибудь яду подсыплют в еду.

– А откуда они его возьмут?

– Ох, чего здесь только ни творится, говорить не хочется. Поживете здесь подольше, сами убедитесь.

Я воспользовалась случаем и спросила, кому принадлежит снимок генерала Ярузельского.

– Этой, Агате. Насочиняла себе, что благодаря ему встретила любовь всей своей жизни: она сидела во время военного положения вместе с одной активисткой Солидарности. С той самой, которая недавно вышла на свободу. А у той, надо сказать, под влиянием нашей уродины вся политика из головы вылетела. Кажется, у нее и муж был, приходил к ней на свиданки. И вдруг великая любовь к нашей Агате. За ворота вышли уже вместе. Ну и теперь время от времени вместе сюда попадают.

– А вы-то видели эту великую любовь Агаты?