Книга По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов

В начале сентября 1896 г. английский еженедельник Spectator выразил мнение немалого числа британских политиков: самым верным решением армянского вопроса явилось бы соглашение великих держав о «раздроблении» Османской империи при условии, если Россия даст на то свое согласие. В противном случае державы должны были направить свои усилия на низложение Абдул-Гамида II и замену его новым султаном[1694]. Это совпало с реакций Вильгельма II на новую волну насилия в турецкой столице: «Султан должен быть низложен»[1695].

На таком фоне 10 (22) сентября в Лондон прибыл Николай II, совершавший после коронации вояж по европейским столицам. В любимой летней резиденции королевы Виктории, шотландском замке Балморал, 15 (27) и 17 (29) сентября состоялись беседы царя с премьер-министром. По итогам Солсбери составил меморандум и представил его на обсуждение кабинета.

«Он вынудил меня начать беседу, — писал Солсбери о первой встрече с царем, — но по ходу не проявлял особой активности». Однако «был один центральный вопрос, по которому он (царь. — И.К.) высказывался довольно твердо… Он определенно расположен к сохранению нынешнего территориального status quo в Турции». И далее Солсбери констатировал:

«В этом вопросе он воспринял мои взгляды с одобрением, однако не стал зарекаться от проведения срочных мер. Он согласился с тем, что попытка принудить Турцию методом оккупации какой-либо части ее территории представляет опасность для любой державы, потому что может возбудить острую зависть других держав и в конечном итоге привести к войне; но, с другой стороны, он также согласился, что было бы опасным оставлять дела такими, какие они есть, по многим причинам, особенно из-за финансового давления, которое может быстро привести Оттоманскую империю к анархии, и тогда отдельное выступление той или иной державы — особенно Австрии — станет возможным, что, вероятнее всего, приведет к европейской войне. Поэтому что-то надо делать. Наши меры, как они представлены, не годятся, потому что направлены на изменение границ Турецкой империи (выделено мой — И.К.); следовательно, они должны быть направлены против самого султана»[1696].

Солсбери стал развивать тему отстранения султана Абдул-Гамида от власти и даже предложил, «чтобы наши послы были проинструктированы о желательности смены султана». Тон ответных слов царя был согласительный, но, как заметил премьер, «с прохладой»[1697]. И уже вторую беседу, 17 (29) сентября, Николай II начал с твердых возражений против устранения правящего султана[1698]. Суть их сводилась к тому, что насильственное смещение Абдул-Гамида дестабилизирует обстановку в Турции, чего российский император решительно не хотел допускать. И потом… Кто будет назначать нового султана, чьим он будет ставленником? Ведь Россия, в отличие от Англии и Франции, не обладала финансовыми рычагами воздействия на решение этих вопросов. Такие мысли Николай II не высказывал Солсбери, но определенно держал их в своей голове.

В ходе первой встречи, покончив с темой устранения султана, стороны перешли к Египту. По словам Солсбери, царь заявил ему, что Египет является «предметом большой ревности со стороны Франции». Но «нация так горда успехом… цивилизаторской миссии» на берегах Нила… Однако премьер не стал развивать столь дешевый пассаж и перебросил мостик к России. Как и годом ранее на встрече с Гатцфельдом, он напомнил царю беседу императора Николая I с Гамильтоном Сеймуром, в которой прадед российского самодержца «пожелал обсудить наследие больного человека (Турции. — И.К.) и предложил, чтобы мы (Англия. — И.К.) в ходе его раздела получили Египет. Он (Николай II. — И.К.) ответил, что не возражает против нашего обладания Египтом. Я же добавил, что император Николай готов был предложить Франции Сирию; он (Николай II. — И.К.), кажется, подумал, что этого будет недостаточно»[1699][1700]. После этого, заявив об абсурдности опасений по поводу русских устремлений к Индии, желании поддерживать статус-кво в Персии, осудив английских филантропов, выступающих за русскую оккупацию Армении, и выразив «глубокое удовлетворение» по поводу заявления Солсбери, что Англия не стремится мешать экономическому проникновению России на Дальний Восток, Николай II перешел к самой щекотливой теме — судьбе черноморских проливов. Солсбери изложил это так:

«Затем он обозначил тему, на которой остановился подробно и высказывался весьма серьезно. Он заявил, что Проливы должны перейти под контроль России. Я предложил, что он сможет без проблем добиться того, чтобы они были открыты для всех наций, однако он твердо заявил, что это мнение будет Россией отвергнуто. Проливы — дверь в дом, где он живет, и он настаивает на обладании ключом от него. Я сказал, что такая точка зрения подразумевает исчезновение султана, но до тех пор, пока этого не произошло, только он может осуществлять контроль над Проливами. Выдержав паузу, он ответил, что это так и он не станет предугадывать будущее. В настоящем он бы предпочел status quo. Однако добавил, что сможет дать понять султану, что Проливы остаются у него лишь до той поры, пока Россия сама не станет ими распоряжаться. России не нужен Константинополь или какая-нибудь иная турецкая территория по каждую сторону проливов. Она только хочет обладать дверью (от собственного дома. — И.К.) и укрепить ее»[1701].

Эти высказывания явно завели Солсбери, и он стал аккуратно подбрасывать царю вводные: