Книга Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

— Приложу все старания. — Псковитинов снова поклонился. — Что же? А теперь я хотел бы поговорить с другими комнатными девушками, если, конечно, не возражает его сиятельство.

Одного взгляда на Аракчеева было достаточно, чтобы понять, он безоговорочно верит следователю, так что, вели Псковитинов ему самому держать ответ, сел бы на стул напротив следственной комиссии и скромно отвечал бы на заданные вопросы.

— Арестованные Татьяна Аникеева и Аксинья Семёнова доставлены, — сообщил адъютант Медведев. И горничные предстали перед комиссией. Обе сконфуженные, так как, отобрав от них привычную одежду, им выдали только длинные рубахи, появиться в которых на людях считалось крайне неприличным.

— Признавайтесь, милые, кто из вас Татьяна, кто Аксинья? — мягко начал Псковитинов.

— Ваша честь. Я Татьяна Аникеева. Девица христианского вероисповедания, крепостная господина Алексея Андреевича Аракчеева. Родилась и постоянно проживаю в селе Грузино, — отрапортовала первая девица.

Дочка кухмейстера оказалась статной девушкой с белым нежным лицом, зелёными глазами и рыжеватыми волосами. Высокая грудь и прямая спина делали её похожей на древнегреческую богиню. Впрочем, сходство добавляла причёска, волосы убиралась под ленту роскошным валиком. Удивительно, что, сидя в темнице без гребня и зеркала, она умудрилась сделать себе такую причёску. Впрочем, Псковитинов понятия не имел, как содержатся в этих местах узники, если они сидели все вместе, возможно, что и причёсывали друг дружку по очереди.

— Кто же тебя надоумил вот так представляться?! Кто научил? — опешил Миллер.

— Барыня Анастасия Фёдоровна Шумская. Покойница. Она часто суды устраивала. Дела разные разбирала, судила, наказание назначала, в эдикюль запирала. Я и про очную ставку знаю, и про обыски с понятыми могу рассказать…

— Ладно, ладно, — замахал на неё Псковитинов. — В суд они, понимаешь ли, играли. Очные ставки устраивали. Ты вот лучше мне скажи, где ты была в момент убийства Анастасии Фёдоровны? — сдвинув брови, осведомился Псковитинов.

— В эдикюле сидела, — понурилась девица.

— В темнице, значит. — Следователь кивнул. — За что?

— Заснула без разрешения. Хозяйка велела трое суток не спать, а я возьми и задремли.

— Понятно. Когда убивали твою госпожу, крики слышала?

— Не слышала.

— Что так? Эдикюль в двух шагах от дома.

— Спала, наверное. — Она простовато повела плечами. — Почти трое суток глаз не могла сомкнуть, вот и сомлела.

— А ты тоже спала? — обратился он к Аксинье.

Вторая горничная тоже оказалась ни в пример хороша, пшеничного цвета широкая коса была уложена вокруг головы, точно корона, голубые чистые глаза смотрели с немым укором. Несмотря на возраст — тридцать лет, она оставалась весьма привлекательной, и Псковитинов поймал себя на мысли, что ему хочется разглядывать её всю, как разглядывал бы какую-нибудь картину или статую.

— Какой спать, когда утро и дел выше головы? — Девица поправила причёску. — Семёнова Аксинья, христианского вероисповедания, крепостная, родилась и постоянно проживаю в селе Грузино. Не до сна барин, ваша честь, когда две горничные вместо четырёх. Только и поспевай.

— Где ж ты была в момент убийства?

— С садовниками разговаривала. Докладывала, какие Анастасия Фёдоровна желала цветики посадить. Она ведь и форму клумбы хотела переделать. Вот я и старалась. — Аксинья всхлипнула.

— А тебе Анастасия Фёдоровна сама велела с садовниками поговорить?

— Нет, Параша утром ранёхонько растолкала, говорит, одевайся и иди, объясни этим дуракам, чтобы вензель на клумбе выложили, а саму клумбу из круга сделали как бы овалом, как зеркало в гостиной. В общем, всё объяснила, я и пошла. А что сделаешь?

— А тебе и в голову не пришло, что эта твоя Параша могла барский приказ перепутать? Почему сама не переспросила? Да и как она одна собиралась и одеть госпожу, и завить?

— Переспросишь тут, — нахмурилась Аксинья. — Враз по лбу чем тяжёлым схлопочешь или рогатку на шею. Я однажды месяц в такой проходила. И в баню, и в церковь…

— А если бы ты приказ не так поняла? Если бы не те цветы посадили? Не той формы клумбу вырезали? Может, она тебе хоть чертёж какой передала? Рисунок, на котором госпожа Шумская изволили указать, что, как и куда?

Аксинья молчала.

— Признавайся, слышала, как твою госпожу убивали? Крики? Шум?

Горничная не ответила, роняя слёзы и отрицательно мотая головой.

— В десяти метрах от дома и не слышала?! — возвысил голос следователь. — Ладно, уводите их.

— Не верю ни той, ни другой, — подытожил Аракчеев.

— Согласен с вами. Но всё же позволю себе провести проверку. — Псковитинов кивнул адъютанту Белозерскому. — Сейчас пойдёте в соседний особняк, зайдите в комнату, где произошло убийство, она на первом этаже, помните? И ровно через десять минут, у вас часы есть? Закричите там, будто бы вас режут. Понятно?

— Простите, но, возможно, женский голос звучал бы убедительнее, — остановил готового сорваться с места адъютанта фон Фрикен.

— Поправка принимается, найдите любую дворовую девку или бабу. Отведите её на указанное место и велите покричать. Вас же, господа, я попрошу спуститься вниз и дойти до той самой клумбы, где горничная разговаривала с садовниками.

Все, кроме Аракчеева, поднялись и направились к выходу.

— Все вещи чистые! — догнав процессию, сообщил Корытников. — Я с лупой разглядывал. Рядом с ним важно вышагивал довольный свалившимся на него приключением Гриббе.

— Добро.

Дойдя медленным шагом до клумбы, они увидели, как адъютант тащит в дом растрёпанную девчонку. Поняв, что та не смеет без дополнительного приказания войти туда, Шишкин побежал к ним, на ходу объясняя ей, что к чему. Очень кстати недалеко от господского крыльца два мужика терпеливо стучали крошечными молоточками по мраморной плите, скорее всего, вырезали составленную Аракчеевым надгробную надпись. Постукивая по специальному резцу, они то и дело сверялись с текстом на бумаге. Псковитинов хотел уже полюбопытствовать относительно содержания траурной надписи, но его отвлекли крики и визг, доносящиеся из дома.

— Может, дверь была закрыта? — переспросил Миллер, невольно морщась от внезапного шума.

— Господин Медведев, — припомнил Псковитинов фамилию оказавшегося рядом с ним адъютанта, — сделайте милость, проверьте, пожалуйста, чтобы все окна и двери на первом этаже были закрыты. А мы, господа, должны о чём-то беседовать. Никогда не любил разговоры ни о чём, но ведь садовники тоже о чём-то говорили, а не ждали, когда кому-нибудь взбредёт поорать.

Хлопанье двери было слышно, крик девчонки сделался слабее, но не исчез полностью, не растворился в других звуках.

— Что же, мы получили что хотели. Они не могли не слышать.