Книга Унесённые временем - Геннадий Авласенко

— Останови, говорю!

— А шиш тебе, монах! — полузадушено хрипел возница, всё продолжая и продолжая шарить рукой под сиденьем. — Сейчас я тебе… сейчас…

Лошади, никем не управляемые, неслись вскачь, а бричку трясло и подкидывало так, что Саньке пришлось обеими руками крепко вцепиться в поручень, чтобы удержаться и не вылететь. И тут в правой руке возницы оказалось вдруг что-то, длинное и блестящее… и мгновение спустя Санька услышала треск выстрела.

И, почти одновременно с этим, Феофан охнул и, отпустив возницу, ухватился обеими руками за окровавленную голову. Потом покачнулся и просто вывалился на обочину дороги.

— Феофан! — пронзительно вскрикнула Санька, уже поняв, что произошло, но ещё не до конца в это поверив. — Феофан!

Она обернулась, но так ничего не смогла рассмотреть в клубах густой пыли, клубившейся за бричкой.

— А вот оно как, святоша! — дико завопил возница, вновь подхватывая и встряхивая вожжи. — Брата моего порешил — ступай сам следом!

И, метнув быстрый взгляд в сторону омертвевшей от ужаса Саньки, добавил с гнусной какой-то ухмылочкой:

— А с тобой, девка, я потешусь! Ох, как потешусь, душеньку отведу! И за себя, и за братьев своих загубленных!

«Прыгать! Немедленно прыгать! — билась в голове у Саньки паническая мысль. — Спрыгнуть, пока не поздно!»

Но лошади мчались с такой скоростью, что прыгать было опасно. И оставаться в бричке тоже было опасно, ещё опаснее, нежели прыгать.

— Два брата у меня было! — вопил во весь голос возница, с силой вращая над головой кнут. — И где они, братья мои?! Один я таперича, на всём белом свете один! Аки перст… и в сердце моём лишь злоба лютая!

В этот момент он был похож на сумасшедшего… да он и был сумасшедшим в этот момент…

Сжав зубы, Санька уже приготовилась прыгать, хоть вероятность разбиться была очень высока, но в этот момент она заметила всадников. Вымахнув из какого-то перелеска, они мчались наперерез бричке, и было их около сотни, а то и больше…

Возница тоже заметил всадников, да и трудно их было не заметить. Он хлестнул лошадей, хоть они и так неслись из последних сил.

— Но, клячи купеческие! Давай же, давай!

Обернувшись, Санька сумела разглядеть сквозь клубы пыли быстро приближающихся всадников. Их лошади были явно порезвее порядком заморенных купеческих рысаков.

— А ну, стой! — зычно закричал передний из всадников, нарядный, в блестящей кольчуге и шлеме с перьями. — Стой, тать!

— Грехи наши тяжкие! — испуганно простонал возница, натягивая вожжи и замедляя этим бешеный бег лошадей. — Никак, дозор царский!

Он вновь напялил на голову нелепую свою шапку и, повернувшись в сторону обмершей от ужаса Саньке, добавил жалобно и, одновременно, с угрозой:

— Ты, девка, того… молчи лучше! Будешь молчать, тогда и я тебя, это… не выдам, слышишь?! Ужо не скажу им, что ты — девка переодетая! А коли из беды выпутаться сумеем — враз отпущу! Вот как перед Богом клянусь — отпущу с миром, ничем не обидев! Ты только меня, это… не выдай, слышь?! Я — купец, по торговым делам еду… ты — мой сынишка младшенький, всё понятно?

Последние слова он произнёс почти шёпотом, ибо всадники были уже совсем близко. Ещё мгновение — и они обступили остановившуюся бричку со всех сторон, а возница, сорвав с головы меховую свою шапку, принялся униженно кланяться.

— Кто таков? — властным начальственным голосом проговорил всё тот же всадник в золочёной кольчуге и Санька внезапно его узнала.

Это он третьего дня хотел хлестнуть её плетью, да Феофан не позволил, принял этот удар на себя.

Вспомнив о Феофане, Санька вдруг почувствовала, как какой-то тугой солёный комок вплотную подкатился к горлу, да так, что даже дышать стало трудно. Глаза заволокло слезами, но Санька сердито смахнула их тыльной стороной ладони. Не время было плакать сейчас.

А возница уже что-то говорил, обращаясь к всаднику в золочёной кольчуге, по всему видно, предводителю всей группы… и голос матёрого убийцы был в этот момент на удивление тихим, угодливым, даже каким-то воркующим, что ли…

Впрочем, самое начало его объяснений Санька, всецело занятая своими горькими мыслями, пропустила.

— …а потом тати воровские на нас нечаянно наехали… — продолжал между тем возница всё тем же унижено-воркующим тоном, бросая при этом опасливые взгляды в сторону неподвижно сидящей Саньки. — Еле ускакали от них, товара часть пришлось выбросить иродам на разграбление. Бог миловал, спаслись… сынишка вот только перепугался до смерти…

— Сынишка?

Всадник в золочёной кольчуге чуть повернул своего вороного жеребца и пристально посмотрел на Саньку.

— Это и есть сынишка твой?

Возница неуверенно кивнул.

— Так ведь я его видел на днях! — не зло и даже как-то весело проговорил всадник в кольчуге — Сынишку твоего названного! Правда, он тогда не с тобой был, а с монахом пришлым. Как же ты это объяснишь, купец?

Ненависть к вознице, так подло, исподтишка убившего Феофана настолько захлестнула Саньку, что даже собственная судьба перестала её вдруг волновать.

— Врёт он всё! — закричала она, вскакивая с сидения и указывая рукой на явно растерявшегося возницу. — Не купец он — убийца! Он купца и жену его вчера убил кистенём, потом лошадей его забрал и в купеческую одежку вырядился! Что, неправду говорю?! А сегодня ещё и Феофана… из пистолета…

Это было всё, что смогла, давясь рыданиями, выкрикнуть Санька. А, выкрикнув всё это, она вновь упала на сиденье и горько расплакалась.

— Вот оно что?! — враз изменившимся голосом проговорил предводитель, пристально вглядываясь в помертвевшее от страха лицо возницы. — Вот оно как?!

И тут же повелительно махнул рукой кому-то из своих подчинённых.

— Повесить!

— Нет! — пронзительно завопил возница, когда два дюжих воина, спешившись, стащили его с брички и, повалив навзничь, принялись связывать за спиной руки. — Поклёп это! Лжа!

И умолк, ибо один из связывающих, ткнул его лицом прямо в дорожную пыль.

— А это что? — проговорил кто-то из всадников, нагибаясь и вытаскивая из-под сидения кистень и пистолет. — Тоже лжа?

— Для защиты это! — продолжал вопить возница, хрипя и отплёвываясь. — Купец я, люди добрые!

— Быстрее давайте! — нетерпеливо крикнул предводитель, с трудом придерживая на месте пляшущего жеребца. — Чего возитесь!

Подхватив с двух сторон истошно вопящего и тщетно упирающегося возницу, воины тут же поволокли его к одинокому дубу, стоящему у самой дороге. На нижнем суку дуба уже сидел кто-то из воинов, сноровисто прилаживая верёвку, другой помогал ему снизу. Всё делалось просто, деловито и даже как-то буднично… а Санька, словно остолбенев, молча смотрела на всё это широко раскрытыми испуганными глазами.