Книга Солнце тоже звезда - Никола Юн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он смотрит куда угодно, только не мне в глаза. Его голос напряжен, вероятно, потому, что он пытается говорить не дыша.
– Может, тебе просто подождать снаружи? – Он наконец выдавливает из себя всю фразу целиком.
Вначале у меня не возникает никаких задних мыслей. Наверное, все стыдятся своих родственников. Я тоже стыжусь. По крайней мере, отца. На месте Даниэля я поступила бы точно так же. Роб никогда не виделся с моим отцом. Так было проще. Ему не приходилось слушать фальшивый американский акцент. Не приходилось смотреть, как отец ищет удобный повод заговорить о себе, о своих планах на будущее и ожидающей его славе.
Мы стоим перед входом в магазин, когда оттуда, смеясь, выходят две чернокожие девушки, а чернокожая женщина, наоборот, входит внутрь. Меня осеняет, что, возможно, Даниэль стыдится вовсе не своей семьи. Возможно, он стыдится меня. Или боится, что я заставлю его семью почувствовать себя неловко. Не знаю, почему это не пришло мне в голову раньше. Америка на самом деле совсем не большой общий котел. Она скорее похожа на блюдо с отдельными секциями для круп, мяса и овощей.
Я смотрю на Даниэля, а он по-прежнему избегает моего взгляда. Внезапно между нами возникает то, чего я совсем не ожидала.
Афроамериканская история
В АФРИКАНСКИХ КУЛЬТУРАХ ПЯТНАДЦАТОГО столетия волосы были знаком индивидуальности. Прическа могла сообщить о чем угодно – от племенной принадлежности и происхождения семьи до религии и социального статуса. Сложные прически со множеством деталей говорили о власти и богатстве. Более сдержанные означали, что человек в трауре. Волосы имели духовную значимость. Так как они растут на голове – той части тела, которая находится выше всего от земли и ближе всего к небесам, – многие африканцы считали их проводником для духов, способом взаимодействия с богом.
Все традиции, связанные с волосами, исчезли с началом рабства. На судах плененных африканцев в принудительном порядке брили наголо, что стало глобальным актом дегуманизации.
После отмены рабства волосы чернокожих людей не давали покоя общественности. «Правильными» прическами считались те, которые приближались к европейским стандартам красоты, – гладкие и прямые. Вьющиеся, волнистые – натуральные волосы многих афроамериканок – считались некрасивыми. В начале девяностых годов мадам Си Джей Уокер, афроамериканка, создала и внедрила на рынок средства по уходу за волосами для чернокожих женщин и стала миллионершей. Она прославилась также тем, что усовершенствовала «горячую расческу» – прибор для выпрямления волос. В шестидесятые годы Джордж И. Джонсон выпустил в продажу химическое средство для выпрямления кудрявых волос. Согласно некоторым оценкам, оборот индустрии товаров для волос чернокожих составляет более миллиарда долларов ежегодно.
Со времен отмены рабства и до наших дней афроамериканцы пытаются понять, зачем нужно выпрямлять волосы. Является ли выпрямление волос формой самоненавистничества? Значит ли это, что ты считаешь свои натуральные волосы некрасивыми? Если ты не выпрямляешь их, можно ли расценивать это как политическое заявление, требование власти? За прическами афроамериканок зачастую кроется нечто большее, нежели обычное самолюбование. Нечто большее, нежели просто представление человека о его собственной красоте.
Принимая решение носить прическу афро, Наташа не сознает стоящей за ней истории. Она поступает так, невзирая на то что, по словам Патриции Кингсли, женщины с прической афро якобы выглядят первобытно. В основе убеждений ее матери лежит страх, что общество, которое до сих пор с опаской относится к черным, навредит ее дочери. У Патриции есть еще один аргумент, который она не высказывает: новая прическа Наташи кажется ей актом отречения. Сама она выпрямляла волосы всю жизнь.
Волосы дочери она выпрямляла с тех пор, как той исполнилось десять. Теперь, когда Патриция смотрит на Наташу, она не видит в ней того сходства с собой, которое было прежде, и это причиняет ей боль.
Но, разумеется, все подростки так делают. Все подростки отделяются от родителей. Взрослеть – значит отдаляться.
Проходит три года, прежде чем натуральные волосы Наташи отрастают в полную длину. Ее решение отрастить волосы не имеет политического подтекста. На самом деле ей нравилось выпрямлять волосы. В будущем она, возможно, снова их выпрямит. Она отращивает натуральные волосы потому, что хочет попробовать что-нибудь новое. И просто потому, что это красиво.
Местный парень такая же сволочь, как и его брат
– МОЖЕТ, ТЕБЕ лучше подождать снаружи, – сказал я так, словно стыжусь ее, словно пытаюсь спрятать ее от посторонних глаз. Раскаяние приходит в тот же момент. Оно не берет тайм-аут, чтобы я успел осознать смысл сказанного во всей полноте. Нет. Нет. Нет. Немедленное и всепоглощающее. Едва эти слова срываются у меня с языка, я не могу поверить, что я их произнес. Я – полное ничтожество? Еще хуже, чем Чарли.
Я не могу посмотреть на Наташу. Ее взгляд прикован к моему лицу, а я не могу на нее взглянуть. Мне нужна машина времени, о которой мы с ней говорили. Я хочу стереть эту последнюю минуту. Я облажался.
Если мы будем вместе – мы, Даниэль и Наташа, – нас ждет масса проблем, и отец-расист – одна из них. Но мы с ней только в начале пути, и мне не хочется, чтобы папа уже становился между нами. Я хочу поступить так, как проще, а не так, как правильнее. Я хочу потерять голову от любви и ни о чем не думать. Никаких препятствий на моем пути, умоляю. Никому не хочется страдать, влюбляясь. Я просто хочу влюбиться без памяти, как это происходит с другими.
ДА ВСЕ НОРМАЛЬНО. Все нормально, я подожду здесь. Я понимаю. Правда понимаю. Но та частичка меня, которая не верит ни в Бога, ни в настоящую любовь, хочет, чтобы Даниэль доказал: я напрасно во все это не верю. Я хочу, чтобы он выбрал меня. Даже несмотря на то, что наша история едва успела начаться. Я хочу, чтобы он был столь же благороден, каким казался вначале, но, разумеется, он не такой. Таких не существует. Поэтому мысленно отпускаю его.
– Не надо так беспокоиться, – говорю я. – Я подожду.
КОГДА ТЫ ПОЯВЛЯЕШЬСЯ на свет, они (боги, или маленькие инопланетяне, или еще кто-то там) должны давать тебе пачку привилегий – к примеру: Право на второй шанс, Возможность перенести встречу на другой раз, Право отмотать все назад, Право выйти из тюрьмы на свободу. Я бы сейчас воспользовался своим Правом на второй шанс.
Я смотрю на нее и вижу: она знает обо всем, что со мной творится. Она поймет, если я сейчас войду в магазин, отдам кошелек и вернусь. Мы уйдем, но зато потом мне не придется отчитываться перед отцом, отвечая на вопросы в духе «Что это была за девчонка?». Не придется выслушивать от Чарли шуточки вроде «Попробовав черное раз…». Этот эпизод станет лишь небольшой заминкой в начале нашего великого и эпичного пути.
Но я не могу так поступить. Не могу оставить ее на улице. Отчасти потому, что это неправильно. Но в большей степени потому, что мы с ней уже прошли часть пути.
