Книга Николай II - Анри Труайя

Все эти вельможи, гордившиеся своими прерогативами, были, в общем и целом, неплохими малыми, но они считали себя стоящими выше законов, управляющих простыми смертными. Ища путей обогащения (жалованья и довольствия им казалось мало!), они нередко пускались в сомнительные предприятия. Впрочем, их темные махинации окружались политической тайной, и широкую публику о них не спешили информировать. «Плющик-Плющевский (юрисконсульт Министерства внутренних дел) рассказывал, что будто Великий князь Сергей Александрович взял 2 миллиона взятки за отсрочку по его ходатайству винной монополии в Москве, что у Витте будто на это имеются несомненные данные и что государь об этом знает… Теми или другими способами Великие князья всегда брали взятки и старались наживаться всякими способами».[72] Говорили, будто Петр Николаевич получил пять миллионов за основание общества «Феникс», а Вел. кн. Сергей Михайлович был финансово заинтересован в размещении Россией заказов на заводах Шнейдера и Лё-Крёзо. Генерал Сухомлинов, который впоследствии станет военным министром, выскажется еще более резко, чем Суворин: «Безответственное влияние Великих князей, плод длинной исторической эволюции, – зло, подобно раковой опухоли, разъедающее весь государственный организм». У Николая было слишком живо чувство семьи, чтобы карать дядьёв и кузенов за злоупотребления, и даже упреки дражайшей Аликс не могли подвигнуть его на меры воздействия против них. Ведь в конечном счете прощены оказались даже те, кто совершил куда более тяжкое преступление, чем многомиллионная взятка, – вступил в «неподобающий» для Великого князя брак. А единственным конечным результатом этой кары явилась ненависть «морганатических» жен к царице, виновной в их опале.

Среди всех родственниц своего августейшего супруга Александра Федоровна была более всего предубеждена против супруги Вел. кн. Владимира Александровича Марии Павловны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской, – близкие звали ее просто тетя Михень. Эта элегантная, рафинированная и амбициозная женщина затмевала царицу, перебивая у нее роль первой дамы империи. Самые выдающиеся особы русского и международного общества теснились у нее во дворце на набережной Невы и в Царском Селе. Она задавала тон моде – как на наряды, так и на мысли. Не имея ни возможности, ни желания сражаться с нею на почве бессмысленной суеты, Александра тем не менее страдала при виде ее успехов в свете. Но у царицы была еще одна, куда более веская причина для горечи. У Марии Павловны было трое крепких, здоровых сыновей: Кирилл (род. в 1876 г.), Борис (род. в 1877 г.) и Андрей (род. в 1879 г.) которые, по порядку династической последовательности, следовали сразу за братом Николая II, Вел. кн. Михаилом Александровичем, и за своим отцом, Вел. кн. Владимиром Александровичем. По-прежнему не имея наследника-сына, Александра дрожала при одной мысли, что российская корона может перейти к боковой линии дома Романовых, и винила себя за возможность такого развития событий: ей мнилось, будто на ее чрево наведена порча. Умножая свои молитвы, она видела свое будущее только в одном – как можно скорее стать матерью цесаревича, которого с таким нетерпением ждала вся Россия. Это желание превратилось у нее в такую навязчивую идею, что она более не могла видеть мать ни одного мальчишки, не почувствовав себя в глубине души жестоко уязвленной. Ей казалось, что у всех членов императорской семьи на уме было только одно: вскочить на трон, как только умрет ее благоверный. От этой идеи фикс у нее серьезно пошатнулось здоровье; она бледнела, у нее теснило дыхание, горло ей стискивали спазмы, лицо ее покрывалось красными пятнами. Эта слабость вкупе с ее отстраненным характером все чаще побуждала ее к самоизоляции от семейного очага. Но согласно этикету императорская чета должна была быть во главе всех больших празднеств, проходивших в Санкт-Петербурге в течение двух первых месяцев года.

Во время этих церемоний царский двор представал во всем своем великолепии. Многочисленный и в высшей степени иерархизованный, он насчитывал 15 сановников первого класса, около 150 – второго плюс к тому 300 камергеров и несметное число камер-юнкеров; во главе всего этого сообщества стоял министр двора, венский состав двора не отличался таким разнообразием, и ему не придавалось такого значения. В свиту императрицы, возглавляемую статс-дамой, входили фрейлины двора, которые одевались для придворных балов и торжеств в платья из белого атласа со шлейфом из красного бархата, расшитого золотом, а украшением головы служил кокошник – традиционный русский головной убор, разновидность диадемы в виде полумесяца. Приглашенные, которым дворцовые курьеры заранее развозили приглашения, прибывали на санях к девяти часам вечера во дворец. Приглашение Его Величества заставляло приглашенного бросить все остальные дела и назначенные встречи, возможность показаться на императорском балу заставляла на время забыть даже о трауре по случаю потери близкого человека. У различных заснеженных подъездов во тьме двигались силуэты, укутанные в меха; доставив господ к месту назначения, кучера рассаживались вокруг костров в специальных «грелках», выстроенных на площади; а в это время в сияющих мрамором и искрящихся хрусталем вестибюлях меха сбрасывались, открывая голые плечи и роскошные, перегруженные орденами и золочеными украшениями мундиры. Многоголосая, сияющая, надушенная толпа поднималась по парадной лестнице между двумя рядами кавалергардов – неподвижных гигантов в доспехах и крылатых шлемах, проходила по длинной галерее и оказывалась в огромной зале, освещенной электрическими люстрами. Три тысячи привилегированных теснились в этом декоре из колонн, статуй, пальм и роз. Все взгляды устремлялись на двери, из которых должна показаться императорская семья. Достопочтенные «дамы с портретами» (называемые так потому, что они носили на корсаже миниатюрный портрет Его Величества в оправе из бриллиантов) наблюдали строгим взглядом за юным роем фрейлин, которых легко было узнать по бриллиантовому вензелю царицы на банте из голубой ленты, прикрепленном к левому плечу. Вокруг них, словно бабочки, порхали офицеры элитных полков – кавалергарды и конногвардейцы в парадной форме, уланы в красных нагрудниках, гвардейские гусары в белых с золотыми сутажами, черкесские князья с дамасским кинжалом на поясе.

Ровно в девять часов вечера смолкали все разговоры, открывались обе створки главных дверей, могучий голос возвещал: «Его Императорское Величество!», и зал оглашали величественные звуки национального гимна. Царь и царица степенно вступали в зал, сопровождаемые членами императорской фамилии, каждый член которой занимал в этом шествии место согласно рангу, определяемому степенью родства. Николай в парадном мундире, Александра в диадеме и унизанном жемчугами ожерелье, доходившем ей до колен. Платья Великих княгинь усыпаны рубинами, изумрудами и сапфирами. Царственная чета открывала бал полонезом, причем царица танцевала со старейшиной дипломатического корпуса, а царь – с его супругой; затем наставал черед вальсов и мазурок. Великие княгини сами приглашали кавалеров – никто из них не смел предлагать себя как такового. Бал прерывался в час ночи для ужина. Император не принимал участия в трапезе, но в сопровождении министра двора обходил столы и беседовал с приглашенными. После этого молодежь танцевала котильон до трех часов утра. Самым блистательным из этих торжеств был костюмированный бал, призванный воскресить пышность кремлевских празднеств XVII столетия. Высшее общество Первопрестольной начинало подготовку за несколько месяцев до события, разоряясь на парчу и ювелирные украшения. Все кутюрье трудились не покладая рук. На этом грандиозном празднестве Николай, выступая в роли своего пращура Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим, – отца Петра Великого, – был облачен в тяжеловесное одеяние в византийском стиле. Столь же массивным было и облачение царицы из золотой ткани, усыпанное дорогими камнями. На уровне груди оно застегивалось заколкой с гигантским рубином – самым роскошным во всей императорской сокровищнице. Одетая в эти наряды венценосная чета словно воскрешала прошлое Руси, как бы говоря всем собравшимся о легитимности своего нахождения во главе страны.