Книга Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк! 147 боевых вылетов в тыл врага - Максим Свириденков

Вылетели мы в три часа ночи. Было безоблачно, видимость оказалась отличная. К линии фронта подходили между Витебском и Оршей. У каждого из нас имелось примерно по двенадцать бомб: десять соток и две по двести пятьдесят килограммов. Когда мы подошли к озеру Палик, партизаны стали палить ракетами, которые у них были, в сторону немцев. Так, во-первых, они обозначили необходимую ширину прорыва, а во-вторых, дали понять, где свои, где чужие. Мы начали бомбить как раз с того места, куда падали ракеты. Нам нужно было сделать узкий проход, шириной около километра, по которому партизаны и те, кто с ними, могли бы вырваться из окружения. Для этого требовалось отбомбиться на всю глубину немецких порядков и при этом не зацепить партизан. Близко к ним мы только сотки сбрасывали, а двухсотпятидесятки уже на внешней стороне кольца немцев. На все про все у нас было пятнадцать минут. Причем, если кто не успел сбросить бомбы, тут же должен был уходить на запасную цель, чтобы не ударить по своим. Едва мы выполнили бомбометание, сразу партизаны двинулись по нашим воронкам выходить из окружения, за ними ринулись мирные жители, коровы, козы, лошади.

Уже потом, спустя много лет, в Орше я встретил в партизанском музее командира разведвзвода, который как раз пробивался от Палика по нашим воронкам (в одну воронку-то дважды не попадает). Он рассказал мне о том, что творилось тогда на земле, когда мы с неба сбрасывали бомбы. Первые партизаны побежали, а воронки еще дымились. Но медлить было нельзя. И мы им действительно очень здорово помогли. А немецкие каратели тогда получили свое: у фрицев были большие потери. Командир разведвзвода даже смеялся: «Вы так часто бомбы сбрасывали, что мы еле успевали с одной воронки в другую перескакивать!»

Как видите, наш полк сотрудничал с партизанами основательно. Немного раньше было несколько полетов, в которых я не участвовал, когда наши ребята летали на юг Белоруссии к Красному озеру (другое название — Червонное озеро), где действовали партизанские отряды Сабурова, Ковпака… Соответственно, после столь бурной деятельности именно под Минском у многих из летчиков набралось такое количество боевых вылетов, что их пора было представлять к наградам.

Тут забавная ситуация случилась. Помимо прочих к орденам представили экипаж Леши Провоторова из первой эскадрильи. О нем у нас такая присказка в полку была: «Леша Провоторов летает без моторов!» Дело в том, что Лешу однажды подбили над целью, мотор начал чихать, плеваться, а потом вообще встал. Леша его выключил и на одном двигателе пришел домой. Все окончилось нормально, он сел отлично. Но кто-то сочинил такую присказку, и с той поры пошло по полку…

Однако что получилось на этот раз. Штурман Леши Провоторова Побежимов как раз успел сделать более полусотни успешных боевых вылетов, и ему отправили наградную на орден Красного Знамени. Но в результате весь экипаж получил ордена, а штурман почему-то нет.

Мы летали дальше, у него набралось уже семьдесят боевых вылетов. В отделе кадров полка решили: «Мало ли что. Мы этому штурману, наверное, сразу много запросили. Давайте пошлем теперь наградную ему на орден Красной Звезды». И снова всем пришли ордена, а Побежимову — нет. Никто не понимал, почему так получилось. Всем обидно стало, что человека обделяют. И тут один кадровик предложил: «Слушайте, а он же еще помогал у Червонного озера. Давайте ему на медаль партизан Отечественной войны первой степени подадим!»

Была такая хорошая партизанская медаль. И Побежимову на нее тогда сразу же послали наградную. И вот, прошло совсем немного времени, всем в полку приходят очередные ордена, а Побежимову вдруг сразу три награды: и орден боевого Красного Знамени, и Красную Звезду, и медаль партизан Отечественной войны первой степени. Мы тогда очень радовались за него и смеялись: «Как ты будешь сразу три дырки вертеть?»

Вообще, чего греха таить, возникали такие ситуации. Может, в штабе работы много было, а может, и пренебрежение какое, кто его знает… Я сам первый орден получил чуть ли не на сотом вылете. Хотя обычно после первых 20–25 удачных вылетов, которые ты чем-то отметил, представляли к орденам. Причем мне уже посылали наградную на один орден, потом через достаточный промежуток времени на второй, а наград все не было. У нас в полку смеялись: «Леха, ты штабным бутылку не поставил!» Махнешь на такое рукой: «Да идите вы! Что я буду в штаб бегать, спрашивать, почему мне не дали?» Пожалуй, именно так и нужно было относиться, чтобы не портить себе нервы. Тем более что вскоре я получил оба ордена почти сразу, с интервалом в месяц. Беда, конечно, была еще и в том, что наградные листы часто писали люди, не очень разбирающиеся в том, что собой представляют боевые будни.

Такое вспоминается: сидим мы однажды с экипажем, отдыхаем, вдруг по мою душу раздается звонок из штаба, из отдела кадров. Говорят:

— Слушай, Касаткин, ты хочешь, чтобы твои стрелки получили ордена?

— Конечно, хочу!

— Приходи к нам, будешь писать наградные.

— Да вы что, я никогда не писал!

— Тем более, приходи!

Явился я в отдел кадров штаба, мне дали бланки наградных листов. Я попросил:

— Покажите мне образец, с чего писать-то примерно!

Они нашли лист, уже на кого-то написанный, я начал сочинять. И, знаете, когда я написал на своего Гошку Белых наградную на орден Красной Звезды, кадровик прочел и сказал:

— Да ты тут на орден Ленина написал, а не на Звезду!

— Ну, я ж первый раз! Вы уж меня извините.

— Зато теперь знаю, как ты можешь. Буду каждый раз приглашать.

— На свой экипаж — с удовольствием! — рассмеялся я. — А на чужих не пойду.

Вот как было с орденами. Зачастую мы сами не знали, кто на нас наградные писал. Тому же командиру эскадрильи Уромову просто некогда было это делать для нас всех, он сам летал очень много. Соответственно, писали штабные, причем мелкие работники, которым лишь бы быстрей отделаться. Хотя в большинстве случаев за пятьдесят боевых вылетов или какой-то необычный вылет ордена давали стабильно.

Мне самому, пожалуй, грех жаловаться. У меня за годы войны семь орденов: три ордена боевого Красного Знамени, два ордена Отечественной войны, два ордена Красной Звезды, а еще медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За оборону советского Заполярья», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина» и штук двадцать юбилейных. Кроме того, за войну я получил двенадцать благодарностей от товарища Сталина, все они находятся в музее Отечественной войны в Смоленске. И для меня это тоже очень ценные награды.

До Героя Советского Союза войны немного не хватило, как шутят в таких случаях.

Но у меня еще не самый обидный вариант. А вот у нашего Уромова до чего досадный случай вышел. Владимир Васильевич Уромов был симпатичным, крепким мужиком, все женщины на него оглядывались. Он, правда, тоже на них хорошо смотрел. И как-то уже в конце войны, когда мы стояли в Бяла Подляске, его отправили в летный профилакторий на десять дней, чтобы отдохнул за успешные вылеты. Он же как раз в тот период на Героя Советского Союза был представлен. Однако Владимир Васильевич, пока был в профилактории, такое учудил. Там жена командира корпуса была заведующей, и он за ней прихлестнул. Генералу, естественно, доложили, и как-то получилось, что вскоре ему принесли на подпись документы, где нашему Уромову присваивают Героя. Генерал выругался и наградную сразу порвал. Так мы потом Уромову все говорили: «Владимир Васильевич, и чего ты не мог официантку какую-нибудь зацепить? Эх, понадобилась тебе генеральская жена…»