Книга Что такое жизнь? - Эрвин Шредингер

Готовы ли мы поверить, что этот поворот в развитии высших животных – поворот, которого могло не произойти вовсе, – являлся необходимым условием для того, чтобы мир предстал перед нами, озаренный светом сознания? И что в противном случае это была бы игра без зрителей, никому не ведомая, а значит, фактически несуществующая? По-моему, это крах подобной картины мира. И трепет перед насмешками мудрых рационалистов не должен охлаждать стремление найти выход из этого тупика.

Согласно Б. Спинозе, каждая вещь либо существо есть модификация бесконечной субстанции, то есть бога. Она проявляет себя согласно своим свойствам, протяжению и мышлению. Первое – телесное существование в пространстве и времени; второе – в случае человека или животного – ум. Однако для Спинозы любой неодушевленный вещественный объект также является «мыслью бога», то есть обладает вторым свойством. Это смелая мысль о всеобщем одушевлении, пусть и не первая, даже в западной философии. За две тысячи лет до Спинозы ионийские философы назвали в его честь гилозоизм[46]. Подобно Спинозе, гений Густава Теодора Фехнера[47] не стеснялся наделять душой растения, Землю как небесное тело, планетарную систему и т. д. Я не увлекаюсь этими фантазиями, но не хотел бы выносить суждение о том, кто подобрался ближе к глубочайшей истине – Фехнер или рационалисты-банкроты.

Предварительный ответ

Сами видите, попытки изучить царство сознания, задать себе вопрос, может ли оно действительно быть связано с чем-то помимо нервных процессов, неизбежно ведут к недоказанным – и недоказуемым – спекуляциям. Однако двинувшись в противоположном направлении, мы ступим на менее зыбкую почву. Не каждый нервный процесс и отнюдь не каждый мозговой процесс связан с сознанием. Большинство с ним не связаны, хотя с физиологической и биологической точки зрения они очень похожи на «сознательные» процессы; и те и другие часто представляют собой афферентные импульсы, за которыми следуют эфферентные, а их биологический смысл заключается в регуляции и согласовании реакций по отношению как к самой системе, так и к изменяющейся окружающей среде. Прежде всего, это рефлекторные процессы в позвоночных узлах и той части нервной системы, которой они управляют. Но (и на этом нам следует заострить внимание) многие рефлекторные процессы проходят через головной мозг, однако не имеют отношения к сознанию или почти утратили связь с ним. В последнем случае различие не столь очевидно; существуют переходные варианты между полностью осознанным и совершенно неосознанным. Изучив виды физиологически очень схожих процессов, протекающих в нашем теле, можно без особого труда, при помощи наблюдений и умозаключений, вычислить нужные нам характеристики.

Я считаю, что ключ содержится в известных фактах. Любая последовательность событий, в которой мы участвуем посредством чувств, ощущений и, возможно, действий, постепенно уходит из царства сознания, если одна и та же цепь событий часто повторяется одним и тем же образом, однако тут же возвращается в область сознательного, если при подобном повторении обстоятельства или внешние условия отличаются от всех предыдущих случаев. И даже тогда, по крайней мере поначалу, в сознательную сферу вторгаются лишь те модификации либо «различия», которые отличают новый случай от прежних, а потому обычно требуют «новых размышлений». Каждый из нас знает десятки примеров из личного опыта, и я не стану приводить их.

Постепенный уход из области сознательного имеет первостепенную важность для всей структуры нашей умственной жизнедеятельности, которая целиком основывается на процессе приобретения практики посредством повторения. Рихард Земон[48] обобщил этот процесс в своей концепции «мнемы», на чем мы позднее остановимся подробнее. Единичное переживание биологически незначимо. Биологическая значимость рождается лишь при обучении подходящей реакции на ситуацию, которая повторяется снова и снова, во многих случаях периодично, и всегда требует от организма одного и того же ответа. Из нашего личного опыта мы знаем следующее. После первых повторений новый элемент возникает в сознании как «уже знакомый», или, по терминологии Ричарда Авенариуса[49], «нотальный» (от лат. notus – известный). При частом повторении цепочка событий становится все более привычной и менее интересной, а реакции на нее – более надежными по мере ухода из области сознательного. Мальчик читает наизусть поэму, а девочка играет на фортепьяно сонату «почти во сне». Мы шагаем на работу по привычному пути, переходим дорогу в привычном месте, сворачиваем в переулки и занимаемся тому подобным, тогда как наши мысли заняты совершенно другими проблемами. Стоит ситуации отклониться от нормы – например, если дорогу перекопали в том месте, где мы обычно ее пересекаем, и нужно идти в обход, – это отклонение и наша реакция на него вторгаются в сознание, однако вскоре угасают, если отклонение постоянно повторяется. При встрече с изменяющимися альтернативами возникают бифуркации[50], которые могут зафиксироваться сходным образом. Мы сворачиваем по направлению к университетским лекториям или физической лаборатории в нужном месте, не задумываясь, при условии, что часто посещаем оба пункта назначения.

Таким образом, множество отклонений, вариантов ответа, бифуркаций и т. п. накладываются друг на друга, но лишь самые недавние остаются в царстве сознания – те, которые живая материя еще изучает или практикует. Метафорически выражаясь, сознание есть наставник, руководящий обучением живой материи, но позволяющий своему ученику самостоятельно заниматься тем, что он уже выучил. Однако хочу трижды подчеркнуть красными чернилами: это лишь метафора. Факт в том, что новые ситуации и вызываемые ими новые ответы озаряются светом сознания, в то время как старые и хорошо изученные – нет.

Многим сотням ежедневных поступков и действий требуется когда-то обучиться, причем с вниманием и осторожностью. Возьмем, например, первые попытки маленького ребенка ходить. Они лежат исключительно в области сознательного; исполнитель встречает первые успехи радостными криками. Когда же взрослый человек завязывает шнурки, включает свет, раздевается перед сном, пользуется ножом и вилкой… все эти действия, которым он когда-то с трудом научился, ни в коей мере не затрагивают его мыслей. Порой это приводит к забавным курьезам. Говорят, жена одного знаменитого математика обнаружила его в постели в темной спальне вскоре после того, как у них дома собрались гости. Что случилось? Он пошел в спальню, чтобы сменить воротничок. Однако сам акт снимания старого воротничка запустил цепь привычных действий в глубоко задумавшемся ученом.