Книга Истоки медвежьей Руси - Марина Леонтьева

Обычным у остяков именем медведя было óśniga, которое по сути являлось эпитетом – старик в шубе, одетый в шубу старик. Причем это имя нельзя произносить без нужды и оно заменялось личным местоимением он (tu) или льстивым выражением – отец (jig). По свидетельству Кастрена, остяки с Иртыша величали медведя прекрасным зверем, косматым дедушкой. У них же нельзя говорить: мы ободрали шкуру с медведя, а можно лишь: мы сняли с него его святую шубу-малицу.

Вогулы (манси), по свидетельству исследователя этого народа Остроумова, «из уважения к медведю никогда не называют его собственным именем, а лишь намекают на него словами: сам, дядя, почтенный т. п.», что не мешало им, при случае, убивать этого грозного зверя. Для медведицы существовало еще одно вогульское название – матка-зверь (нен уй). Вотяки с Елабуги также называли медведя уважительно – песатай, т. е. дед с отцовской стороны. Путешественник Георги отметил у вотяков правило: «Медведя надобно не прямым звать нарицанием (названием), но старичком, мома».

У ненцев грешно и до настоящего времени, особенно женщинам, упоминать имя белого медведя – ошкуй, и «самоедка никогда прямо не скажет про белого медведя». Кастрен отмечал ненецкое (самоедское) уважительное название этого грозного зверя – дед.

У саамов (лопарей) Кольского полуострова известный исследователь этого народа Н.Н. Харузин отмечал «обычай не называть медведя по имени, а давать ему какое-либо прозвище, либо даже проще – избегать разговоров про него». Он же приводит в своей книге «Русские лопари» свидетельство Гоггюера XVIII века, когда лопари величали медведя дедушка — «имя, которым лопари называют всякого, к кому питают уважение, например, пастора, судью и т. п.». По сообщению Георги, лопари называли медведя не своим именем, а «подшубным стариком», очень похожим на запретное слово остяков.

* * *

У русских имя медведь тоже было запретным. Наличие такого большого количества подставных имен этому зверю, как у нашего народа, наверное, нет ни у одного другого. На европейском Севере белый медведь до сих пор зовется ошкуем. Что же касается бурого, если заглянуть в словарь В.И Даля, можно обнаружить 37 его названий – зверь, черный зверь, лесник, раменский, урманный, ломака, костоправ, Михайло Иванович Топтыгин, косолапый, куцый, косматый, мохнатый, леший, мишка, мишук, потапыч и др. Охотники различали три вида бурого медведя, присвоив каждому свое подставное имя: стервятник, считавшийся самым большим и плотоядным; овсяник – охочий до овса, малины и кореньев; муравьятник — самый малый и злой, обычно с белым «ошейником» на шее. У медведицы также было свое запретное имя – мечка, другие клички – Матрена, Аксинья, матка; мечка с медвежатами – матуха, а при ней обычно был пестун – ее прошлогодний медвежонок[137].

Русские на Колыме, по сообщению этнографа В.Г. Богораза (1865–1936), предпочитали вообще не говорить о медведе: «медведь – знатливец, ведун, он все узнает и за обиду отметит, так что русские в этом краю не решаются и охотиться на медведя с ружьем». Другим подставным именем для медведя в тех краях было – старик. Так уважительно русские зовут старшего в доме, домохозяина, и в применении к медведю можно предполагать близость значения обеих слов – хозяин и старик. Известно еще одно популярное прозвание бурого мишки среди русских – дедушко.

Медведь, сильнейший зверь северного леса, особенно изобиловал в лесах Ярославской губернии, в Пошехонье. Медведи наносили большой ущерб домашнему скоту, однако крестьяне их не били, относясь к хозяину леса с традиционным почтением[138]. В пастушеских заговорах стада этот лютый зверь стоит без имени на первом месте. Пастух просит охраны «крестьянского живота» «от того черного зверя, от широколапого, от перехожего прокидня»[139]. Нетрудно догадаться, что под этими «милыми» эпитетами кроется медведь.

Жители Олонецкой губернии (современные Онежский, Каргопольский районы Архангельской области, часть Карелии и Вологодской области) вообще не знали слова медведь, заменяя его подставными именами, иногда просто он, сам или хозяин. По свидетельству В.Н. Майнова, совершившего поездку в Обонежье в 80-х годах XIX века, «народ здесь никогда в рассказе не скажет «медведь», а всегда говорит «он», или иным путем старается не назвать зверя его именем: «не равен случай», толкуют они Так и не добьешься, чтобы сказали «медведь»[140]. Сам – обычное в быту название для хозяина, для главного начальника, сохранившееся в употреблении до сих пор. Отсюда, наверное, пошло подставное название медведицы – самуха, употреблявшееся когда-то в Вологодской губернии.

Очень широко распространены были у нашего народа ласкательные названия медведя христианскими личными именами. У холмогорских рыбаков «Миша стукалка» служил подставным словом в замену запретного на воде имени медведя[141]. Писатель Н.С. Лесков (1831–1895) в рассказе «Зверь» заметил, что «медведей в России вообще зовут мишками». Ласкательному уменьшительному мишке соответствует почтительное Михайло Иванович господин Топтыгин, как величал медведя в своих произведениях Мельников – Печерский.

Другим подставным именем для медведя у русских служило слово зверь. Этим же именем его называли и разные северные народы. Наверное, всем хорошо известно, как зовут не залегшего в берлогу на зимнюю спячку медведя-одиночку, – в народе ему дали меткое прозвище шатун, от слова шататься, бродить.

По большому счету, если говорить о самом слове медведь, то оно дословно означает – кто ест мед или мед ведает – мед-ведь, то есть оно само являлось подставным у наших предков. Перед нами прекрасный образец, когда подставное слово становится запретным. Тогда как же первоначально называлось это любопытное животное, какое имя носило? Ниже мы попытаемся ответить и на этот вопрос.

* * *

Как уже отмечалось, исследователей завело в тупик банальное глиняное кольцо, которое помещалось в захоронениях вместе с медвежьей лапой. Каков же был его смысл, что могло символизировать это наспех сделанное изделие из плохо обожженной глины, положенное рядом с покойным?