Книга Страна восходящего солнца - Денис Журавлев

Обращает на себя внимание спорный характер обвинений против христиан, выдвигаемых Хидэёси. С одной стороны, все вышеизложенные факты вполне могли иметь место, но с другой – доказать причастность к ним миссионеров не так-то просто. К примеру, им было элементарно невыгодно и опасно поддерживать нелегальную работорговлю своими же прихожанами, не говоря уже о вопиющей аморальности этого занятия. Пункт о мясе животных тоже кажется надуманным, хоть и продиктованным крестьянской сметкой правителя Японии. Так или иначе, но само решение о высылке миссионеров от 25 июля 1587 года было принято (или все-таки представлено специально для иезуитов?) как почти спонтанное. Утром Хидэёси пригласил падре Коэльо в свою временную ставку близ Нагасаки, крайне любезно пообщался с ним, посетил португальский корабль, осмотрев его вооружение и оснастку, и даже разрешил построить церковь в отстраивавшемся после боев городе Хаката. Затем ночью он призвал христианских святых отцов к себе и огорошил их неожиданным указом о запрещении проповедования в Японии и необходимости в двадцатидневный срок покинуть страну. Коэльо пытался протестовать и уговаривать всемогущего диктатора, ссылаясь на невозможность в столь короткий срок выехать из страны, учитывая недостаточное количество кораблей и невозможность быстро оповестить всех миссионеров. Хидэёси был неумолим и в ответ на вопросы о причинах запретов и репрессий привел пункты о мясе коней и быков, попутно обвинив католических миссионеров в неучастии в общегосударственных религиозных церемониях и распрях христиан с буддистским и синтоистским духовенством. При этом Хидэёси совсем не собирался порывать с португальцами вообще – в последнем пункте указа речь шла о том, что все европейские торговцы, желающие остаться, могут сделать это. То есть, образно говоря, изгнанию подлежал крест, но не аркебуза.

Хидэёси не мог не понимать, что многочисленные христианские общины во главе с иностранными священниками не исчезнут – они просто замаскируются под торговые представительства, фактории и т. д., что и произошло в действительности в течение нескольких последующих месяцев. Отсюда возникает интересная гипотеза: а не был ли этот первый указ Хидэёси просто попыткой слегка (и по-японски в несколько театральном стиле) припугнуть обнаглевших, по его мнению, иностранных миссионеров, дабы они не смогли в дальнейшем представлять угрозу для его власти и единства страны, в том числе поддерживая слишком независимых князей Кюсю? Ведь тогда, в отличие от следующей волны запретов 1597 года, особых репрессий к иезуитам применено не было, указ кампаку они, похоже, просто проигнорировали, хотя, возможно, стали действовать более осторожно, многие укрылись во владениях христианских даймё. По крайней мере, документы ордена не показывают сколь-нибудь заметного сокращения числа проповедников в Японии в 1587 году. Наконец, указ 1587 года был обставлен как акт веротерпимости, явно рассчитанный на поднятие авторитета Хидэёси в среде его подданных любого вероисповедания – исповедование христианства «по велению своего сердца», то есть без принуждения со стороны своих князей или иностранных священников, не возбранялось.

Последующее десятилетие ознаменовалось ростом числа новообращенных, к тому же в 1590 году из Европы вернулось упомянутое нами выше японское посольство и с ним – Алессандро Валиньяно и еще 17 миссионеров-иезуитов. В результате переговоров с Хидэёси миссия фактически продолжила работу.

Впрочем, позиции португальских иезуитов в Японии несколько подорвал тот факт, что Португалия во второй половине XVI века переживала не лучшие времена – в 1578 году в битве с марокканцами при Алькасерквивире погиб молодой король Себастьян I (ставший после смерти героем настоящей легенды, похожей на историю о грядущем возвращении короля Артура или Фридриха Барбароссы) – погиб, возможно, сжимая в руках самурайский меч, подаренный ему в 1562 году одним японским князем-христианином с Кюсю. После гибели короля и армии Португалия вскоре была присоединена к Испании, чей монарх заявил о своих правах на португальский трон и на огромную Португальскую колониальную империю. По договору 1580 года, заключенному при посредничестве Папы Римского, страны объединялись под скипетром испанского короля Филиппа II, но при этом португальские колониальные владения и торговые фактории имели и в дальнейшем свою собственную систему управления и администрацию, а за португальскими монахами-иезуитами сохранялось монопольное право на проповедническую деятельность на Дальнем Востоке. Такие же монопольные права имели в этом регионе и португальские торговцы. В 1585 году папа торжественно подтвердил основные пункты этого договора. Впрочем, испанские власти вскоре продемонстрировали свое нежелание мириться с такими невыгодными для великой империи Габсбургов условиями. Первый шаг сделали местные колониальные власти испанского форпоста на Тихом океане – Филиппинских островов, всячески поддерживаемые и направляемые монахами францисканского ордена (главными конкурентами иезуитов), доминиканцами, августинцами и местными купцами. Несмотря на все усилия Валиньяно, стремившегося не допустить испанских францисканцев в Японию, они все же прибыли сюда в 1593 году, заявив, что являются послами испанского короля и не собираются вести проповеднической деятельности. На самом же деле они быстро построили церковь в Киото и монастырь в Осака. Горячие протесты иезуитов ничего не дали – наоборот, в 1608 году Папа Римский официально отменил запрет представителям других орденов заниматься проповедничеством в Японии, после чего сюда хлынули испанские монахи, в основном францисканцы. Отношения между ними и иезуитами резко обострились.

Конечно, можно было бы усмотреть причину произошедшего в, мягко скажем, «нелюбви» иезуитов-португальцев к завоевавшим их родину испанцам, католический фанатизм которых был известен всей Европе. Однако многие исследователи (например, Ф. Роджерс) усматривают здесь более глубокие корни – так, тот же Валиньяно (кстати, итальянец, а не португалец) боялся, что присутствие нескольких орденов в Японии принесет неизбежные распри в борьбе за паству, которые не пойдут на пользу миссий и дискредитируют христианство в глазах японцев – прихожан и властей. Более того, самые талантливые из числа проповедников-иезуитов, многие из которых прожили в Японии не один десяток лет, понемногу научились понимать и ценить необычную и чуждую им поначалу культуру, стали более открытыми к некоторым японским влияниям, более гибкими, менее фанатичными и догматичными в отстаивании своих постулатов. Как оказалось, эти качества почти полностью отсутствовали у испанских монахов и священников, рассматривавших проповедь в Японии как шанс быстро увеличить количество паствы папы на уже подготовленной почве и заработать себе бессмертную славу, не особо церемонясь при этом с методами «обработки» этой самой паствы, обычаи и нравы которой рассматривались как варварские и подлежащие скорейшему «исправлению».

Определенная логика в таких рассуждениях, конечно, есть, хотя вряд ли стоит представлять себе иезуитов толерантными и гуманными просветителями, а их коллег-соперников – беспардонными фанатиками. И те и другие при наличии определенных различий были все же детьми той эпохи, когда европоцентризм (пусть еще и не в крайней форме, запечатленной в бессмертном «Бремени белого человека» Редьярда Киплинга, которое, то есть «бремя справедливости, просвещения, демократии и общечеловеческих ценностей», непременно следует нести лишенным всех этих благ «наполовину бесам, наполовину детям») был само собой разумеющимся понятием для абсолютного большинства образованных европейцев. Впрочем, история ордена иезуитов, к сожалению, все еще малоизвестная широкому читателю, чаще всего ассоциирующему орден Иисуса исключительно с тайными интригами, преступлениями и кознями, доказывает, что иезуиты действительно почти всегда хорошо приспосабливались к окружающей их реальности, везде – от Украины до Японии, от Португалии до Парагвая (где в свое время существовало целое иезуитское индейское государство (!), разрушенное светскими колонизаторами).