Книга Штопальщица - Светлана Храмова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но торговалась я отчаянно. Я поняла, что куплю, Мария знала, что продаст. Нам оставалось только сойтись в цене. У кого сильней воля. У меня сильней, я снизила цену на 500 евро, Тэд потом не верил, что такое бывает.
Закончив с деловой частью встречи, мы пили зеленый чай (из особенной фарфоровой посуды, разумеется… чайника, к моему облегчению, не было, но и в пакетиках он у Марии достаточно ароматный: настоящий, я покупаю в Китай-городе, у меня специальный поставщик!) в лавке чудес, у Марии поразительная способность быть естественной, рассказывая о смерти мужа, занимавшегося транспортировкой грузов; сердечный приступ настиг его в Средиземном море, очень сложный и выматывающий рейс: и Велта – это память о безвременно покинувшей этот мир бультерьерше Клэр, у нее нашли тяжелое заболевание почек, лечению не поддавалось. О многом рассказывала Мария, и я поняла, почему все, что она говорила, казалось милым и приятным – тембр голоса у нее не менялся, о трагичном, о радостном, или о вовсе несущественном – она говорила ровным голосом. Ворковала, глядя добрыми мудрыми глазами прямо перед собой. Так иногда эстрадная певица поет о превратностях любви, ни на миг не переставая улыбаться.
Мария на прощание заверила, что крест с овальной загогулиной приносит удачу, но толкователи (текстов об анкхе – море разливанное, и все о безделушке, при взгляде на которую Арина приходила в неописуемый восторг, настроение поднималось тут же, как мне повезло!) в один голос утверждали, что основная его функция – защищать.
Толкования расплывчаты и спорны, однако большинство записей утверждает, что он символизирует жизнь, бессмертие и вечность, является защитным знаком.
«Анкх активно использовался древними египтянами – наносился на стены храмов, на всевозможные предметы, использовался в амулетах, египетские боги изображались с анкхом в руке. Египтяне считали, что изображение анкха продлевает жизнь на земле. Крест как символ жизни, и круг как символ вечности. Их сочетание обозначает бессмертие. Именно такую форму, по представлениям древних, имеет ключ, которым можно открыть ворота смерти. С этим амулетом хоронили, чтобы быть уверенными в том, что усопших ждет жизнь в другом мире.»
«Анкх, коптский крест – символ, ведущий своё происхождение из древнего Египта. Известен как египетский иероглиф, а также как один из наиболее значимых символов древних египтян. Из-за своей схожести с христианским крестом вошел в коптскую символику как символ вечной жизни. Анкх клали в гробницу фараонам, чтобы после смерти их души смогли продолжать жизнь в другом мире.»
Нет, Аринино приобретение во сто крат красивей, но форма такая, точь в точь:
Арина, вернувшись домой, целых три дня читала тексты о мистическом символе, ритуальном знаке, которым она завладела и собиралась носить в особых случаях. Знак жизненной силы – это прекрасно! Насчет гробницы с фараонами неожиданный поворот, но поди ж ты, сколько о безделице понаписано! Один взгляд на сверкающее великолепие делал Арину счастливой, и без погружения в глубь веков. Маленький анкх, но уж больно навороченный, внимание привлекает мгновенно. Хранить свой амулет – в особой изумрудного цвета коробочке, с лепестками сияющего шелка внутри, фирменная упаковочная тара, и замысловатая печатка Марии Каах на крышке – она будет всегда. Анкх приносит удачу, сказала Мария – «Good luck!». И в коробочке амстердамской хозяйки салона, обожающей бультерьера Велту – ее, Аринина удача, верь не верь древним записям, пусть будет так.
Видения вначале затуманились, потом исчезли, передо мною снова – только нежно молочная окружность шара. Я не чувствую веса своего тела, проваливаясь в небытие. В ладонь правой руки бархатно чмокнулся позабытый мной пульт ремоут-контроля, я машинально нажала кнопку, или крохотное меню само засигналило: «загрузка исходника», не определить. Шар будто расширился от ворвавшихся звуков, исподволь нарастающая дробь ударных, громче и громче. Прямо передо мной возникло лицо темноволосой женщины с отчаянным взглядом, в глазах – тревога и одиночество. Я почему-то знаю, что её одиночество беспредельно.
Откуда-то послышался знакомый уверенный голос с командными интонациями, хотя самой Таечки, мне показалось, нигде не было:
– Очнись, Арина, сосредоточься! Просмотр второго исходника начат в автоматическом режиме. Внимание!
Я так обрадовалась, что меня не бросили без внимания, что почти прокричала в пустоту:
– Да! Я воспринимаю, я готова!
Шуршащее пиццикато струнных переросло в мелодию, которая завораживала напевностью. Поначалу. Потом становилось понятно, что мелодия была ломаной и капризной. Дэвид вдруг будто впервые услышал ее по-настоящему.
В огромном зале лондонского «Альберт-холла» музыка звучала иначе, чем ему представлялось. Он слегка взмахнул палочкой, показывая оркестровую паузу, оставив только арфу – переливы волнами гнали напряжение, томительное ожидание доведено до верхней точки.
Это момент вступления Линды.
Все ее инструменты будут сейчас приведены в движение, заработает безотказная машина фантастических ритмов – и она станет центром музыкального пространства. Так всегда было. Сейчас она снова сотворит чудо, и Дэвид испытает потрясение от того, как она выплескивается в прикосновения палочек-малет к деревянным пластинам маримбы, к многочисленным тимпани, там-тамам, сама наполняясь звонами тамбуринов, сверкающих треугольников и цимбал, просторным эхом стонущих деревянных пластин разного цвета и величины. Брет просто везунчик – получить согласие Линды на первое исполнение. Кто бы сделал это так, как она!
Но композиторы сейчас идут на все, чтобы она согласилась. Нильсен сделал хитрый ход – посвятил ей «Письма любви» и женское тщеславие включилось. Отказаться не смогла, поэма для оркестра стала с нетерпением ожидаемой премьерой года, вошедшей в программу фестиваля «Промс». Прекрасный оркестр, все билеты проданы заранее. Но музыка тоже, конечно, совсем не проходная. Хотя, если бы не Линда…
Босые ноги Линды плоско перемещаются по сцене, крепкие маленькие ступни никогда не теряют контакта с деревянным полом. Она слышит ногами. Шеей, щеками, бог его знает, чем еще слышат глухие музыканты. Но она всегда точна. И начинается совсем другая музыка – таинственная, непостижимая, как она сама. В эти моменты они оба сливались воедино, творили вместе. В эти моменты он любил ее. Взмахи его рук, ее метания по сцене – и всегда точные движения.
Реверберирующее пространство, наполненное звонами и дрожащим воздухом. Каждый раз это непостижимо, и каждый раз он готов был пожертвовать всем, чтобы оказаться с ней наедине. Он забывал о ее глухоте и нелепости. Он забывал о Полине и Мэрил. В эти моменты.
Перкуссионистка Линда Макдорманд была феноменальна.
Зависшее высокое «ля» ксилофона. Верхняя точка кульминации перкуссии. Линда застыла с поднятыми вверх руками, всем телом провожая воспаряющий звук.