Книга Операция «У Лукоморья» - Олег Шелонин

Доверие к «доктору» было так велико, что глазки прикрыли даже Правая и Левая. Илья перехватил автомат за ствол и со всего размаху хрястнул прикладом по выпуклому черепу Центральной. Шея ее выгнулась дугой, глаза, готовые выскочить из орбит, разъехались в разные стороны, потом съехались обратно, покачались и наконец встали как надо.

— Чур, другая моя! — Петух таки выполз на крыльцо. — Слышь, Горыныч, подставляй мурло. Попробуй удара молодецкого! — Никита Авдеевич попытался встать, но дальше партера дело не пошло.

— Да полно тебе воевать, Авдеич! Здесь все свои, врагов нет. Так что кончай буянить. А то похмелиться не дам.

— Что? — возмутился петух. — Это ты мне?

— Тебе-тебе. А будешь выступать, воеводства лишу, — решил подначить петуха Илья. — Вот только царем стану — и в рядовые.

— Меня? Дядьку Василисы? — Никита Авдеевич аж протрезвел от возмущения. Сердито толкнув крыльями пол, он принял вертикальное положение и вперил гневный взор в капитана.

— А почему бы и нет? Царская немилость — штука серьезная.

— Это да, — тяжело вздохнув, согласился петух, вспомнив, видать, что-то свое.

— Папа, давай я его съем! Он у Василисы самый вредный. — Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом «папу».

— А почему ты? — возмутилась Левая. — Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела.

— А меня забыли? — разозлилась Правая. — В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки… и гузку.

— Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? — воинственно вскинулась Левая.

— Распределили, — ядовито прошипела Центральная, — все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне.

— Это у меня вонючие? — вновь разозлился Никита Авдеевич.

— А это мы сейчас проверим, — посулила Центральная, широко разевая пасть. Судя по всему, делиться она ни с кем не собиралась и на этот раз.

— Остынь, Горыныч! — Пасть захлопнулась. — И ты охолонь, Никита Авдеевич. Скажи лучше, ты мне друг или как?

Петух задумался. С одной стороны — обиды, нанесенные ему беспутным Иваном. Сразу зачесался клюв, по которому он ни за что ни про что схлопотал кувшином. А бесцеремонность, с которой Иван транспортировал его подальше от Горыныча? С другой — вроде защитник. Не дотянет до конца срока в посаде век кукарекать Никите Авдеевичу да и… Петух покосился на поредевший ряд ведер с супермедовухой. Они и перевесили чашу весов.

— Друг, — мрачно заявил воевода.

— Ну а ты, Горыныч, что скажешь? Друг я тебе или нет?

— Да ты че, папа? — загомонили головы. — Какой базар? Мы за тебя кому хошь пасть порвем! Без проблем, в натуре…

— Значит, друг?

— Друг! — рявкнули головы.

— А друг моего друга — мой друг, — изрек Илья древнюю мудрость.

Воевода с Горынычем с минуту пережевывали эту свежую мысль.

— Какой ты умный! — наконец выдохнула Центральная.

— Г-г-госсударственная голова… ик! — Никита Авдеевич растроганно обмяк, и хмель мгновенно захватил господствующие позиции в петушином теле.

— А я тебе друг или прораб? — Чебурашка, вынырнувший неизвестно откуда, теребил рукав капитана, тихонько позвякивая ключами.

— Ты даже больше. — Илья подхватил Чебурашку на руки. — Ты мой Друг Прораб, Левая Рука Папы Посада Василисы Премудрой, или Прекрасной… ну, это кому как понравится.

— А новую шапку дашь?

— Какой базар, пушистик? — Капитан потянулся к рюкзаку и, поколдовав над «Рамодановскими вестями», торжественно водрузил новую треуголку на Чебурашку.

— Братину хмельную сюда! — загорланил восторженно петух. — Скрепим наш союз, по обычаю русскому, чарой застольной!

— Правильное решение! — загомонили головы. Чебурашка радостно прыгал по крыльцу. Центральная, не дожидаясь команды, вытянула длинную шею и извлекла из горницы очередное ведро. Илья смущенно крякнул. События начали выходить из-под контроля. Пить ему уже не хотелось. Чувство самосохранения подсказывало бравому капитану, что выпутаться из этой дурацкой истории, куда его занесло с бодуна, можно только на трезвую голову. Окинув взглядом хмельную компанию, он мысленно оценил габариты Горыныча и решительно тряхнул головой:

— Быть посему! — Собственноручно наполнил черпачок до краев и с поклоном преподнес Никите Авдеевичу: — Вам, воевода, по старшинству, как дядьке Василисы, первый глоток.

Петух гордо тряхнул гребешком и погрузил свой клюв в мутноватую жидкость. Так как братина шла по кругу, то следующий на ее пути оказался нетерпеливо ерзающий Чебурашка. Этого трезвый Илья вынести уже не мог.

— Детям до шестнадцати лет нужно пить исключительно молоко, назидательно произнес капитан, отдергивая черпак. — Ты и так вчера отличился.

— А мне сто шестьдесят, — обрадовался Чебурашка.

— Чего сто шестьдесят?

— Лет.

— Сколько? — ахнул Илья.

— Ну, почти сто шестьдесят, — заторопился Чебурашка, — скоро исполнится… совсем чуть-чуть осталось… один годик всего.

— Один? — обалдело переспросил капитан.

— Ага… два… с половиной… но никак не больше трех.

— Тты его… ик!… не слушай, — пьяно качнулся петух. — Ему десять лет разменять, все равно что нам год.

Илья строго погрозил пальцем домовому:

— Нехорошо обманывать старших.

— Так за дружбу же, — обиженно пискнул Чебурашка, — святое дело…

Против этого возразить было трудно.

— Хорошо, но только один глоток. Символический.

Чебурашка обрадованно облизнулся. Глоток был долгий и смачный. Когда братину сумели выдрать из его рук, уровень жидкости в ней заметно понизился. Три пары глаз Горыныча с явным осуждением посмотрели на домового. Чебурашка смущенно шаркнул ножкой, пряча глаза. Левая заглянула в братину:

— Да тут и пить-то…

— Тут дело не в выпивке, — оборвала ее Центральная, — уважение оказать надо.

Головы переглянулись и по очереди погрузили длинные змеиные языки в черпачок.

— Мы еще успеем наверстать, — успокоила Правую и Левую Центральная, косясь на практически полное ведро. Расчеты Ильи не оправдались. Неожиданная деликатность Горыныча оставила в чаре довольно солидную дозу. Капитан мученическим взглядом посмотрел на дракона. Тот понял это по-своему.

— Папа, — громко прошептала Левая, — а ты долей. Ты у нас самый главный, тебе положено…

Это был шанс, и Илья им, естественно, воспользовался.

— Будем считать, что вы ничего не видели. — заговорщицки подмигнул он Горынычу. Головы дружно закачались на шеях и честно отвернулись. Остатки сивухи вернулись в ведро, а ее место занял квас из кувшина.