Книга Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин

Именно этим путем Франция избавилась от нескольких форм коллегиального руководства в годы Великой французской революции, которые, сменяя друг друга, в кровопролитных схватках, довели страну до последней черты. Пять лет после казни Робеспьера (харизматического вождя) Республика мучительно искала наилучшую форму «равноправного сотрудничества». 27 августа 1794 года Конвент реорганизовал сеть коллегий по отраслевому принципу: отныне финансами заведовал Финансовый Комитет, полицией Комитет Общественной Безопасности и т. д. Всего шестнадцать Комитетов во главе с Комитетом Общественного Спасения из двенадцати человек. Система продержалась чуть более года и едва устояла под напором восстаний парижан в апреле, мае и октябре 1795 года. 3 ноября 1795 года режим изменили: 16 коллегий преобразовали в одну — Директорию из пяти персон, командующих семью министрами, единолично управляющими каждый в собственном ведомстве. Через три с половиной года стало ясно, что и это не выход. Государство вплотную приблизилось к роковой черте, за которой замаячил полный хаос с утратой контроля над провинциями и департаментами. Спасти Францию от анархии могла исключительно реставрация монархии, в каком угодно варианте, наследственном или выборном, не важно. Присутствие в Париже кумира французской армии, «непобедимого полководца» Н. Бонапарта обеспечило успех заговорщикам. Когда 10 ноября 1799 года (19 брюмера) во дворце Сен-Клу случилась заминка и депутаты Совета Старейшин и Совета Пятисот едва не объявили кандидата в первые консулы вне закона, лишь вмешательство гренадеров Мюрата, защитивших генерала и вышвырнувших на улицу сторонников коллегиальности, предотвратило провал переворота. В итоге, благодаря заступничеству за любимого главкома французских солдат, Франция распрощалась со своим семилетним опытом коллективного руководства и вновь вернулась к монархии — 24 декабря 1799 года де-факто, а 18 мая 1804 года де-юре.

Но в 1934 году Сталин не имел харизмы непобедимого полководца, такой, например, какую имел в начале двадцатых годов Троцкий. Поэтому повторить опыт Н. Бонапарта по вышвыриванию членов ЦК ВКП(б) из залов Большого Кремлевского дворца он не мог. Правда, существовал еще один, третий способ реанимации монархии: внесение на партсъезде в устав поправок, упраздняющих Политбюро, Оргбюро, Секретариат и учреждающих пост Председателя ЦК ВКП(б), которого должен избирать Центральный Комитет, а лучше партийный съезд, и который обладал бы всеми полномочиями главы государства в течение какого-то конкретного срока (четырех- или пятилетнего, на худой конец, между съездами) и с непременным правом переизбрания. В этом случае апелляция к обществу или армии не понадобилась бы. Реорганизация прошла бы мирно и почти без затруднений. Однако обращению к самому легкому методу реконструкции властной модели препятствовало главное: фанатичная приверженность и убежденность товарищей по партии в эффективности коллегиального принципа решения любых проблем.

Тем более что подавляющее большинство как центральных коллегиальных органов, так и партноменклатуры в республиках, краях и областях прошли горнило Гражданской войны, а в дальнейшем «закалилось» в борьбе с оппортунистами всех мастей в двадцатые годы, и лишить их этой привилегии — управлять всем без всякой ответственности за результаты своей деятельности, можно было только силовым путем.

Да, как бы это было ни прискорбно, только с помощью карательных органов. Страх перед застенками НКВД, и только он, сумел бы парализовать волю членов ЦК к сопротивлению. Страх перед расколом партии из-за активности оппозиционных фракций к 1934 году уже превратил цекистов в покорную машину для голосования. Однако эта машина могла дать сбой, внеси генсек в повестку дня вопрос о снятии с ЦК функций института государственного управления. Для столь радикального шага страх перед расколом партии явно недостаточен. Степень страха членов ЦК надо поднять до животного страха за свою жизнь, чтобы в кульминационный момент они, выбирая между верностью идее (коллегиальности) и жизнью своей, своих жен, детей, родственников, друзей поступились идеей и проголосовали за передачу власти от партии Председателю Совета Народных Комиссаров СССР.

Итак, Сталин задумал «генеральную чистку» сплоченных рядов партноменклатуры, которая вошла в историю страны, как «Сталинский террор». Теперь необходимо было найти удобный повод для развязывания террора. Традиционно считается, что датой начала тотальной чистки партии является 1 декабря 1934 года, то есть день убийства С.М. Кирова ревнивым мужем некоей особы, на которую якобы «положил глаз» похотливый любимец питерцев.

Действительно, если представить убийство на бытовой почве убийством политическим и обвинить в нем лидеров прошлых оппозиций, появится правдоподобное подтверждение тезису о перерождении проигравших битву за власть членов партии из цивилизованных оппонентов в преступное, деструктивное сборище обозленных неудачей заговорщиков и вредителей, которую необходимо вырубить под корень. Ну а дальше по примеру якобинцев включай в список обреченных кого требуется, и уничтожай. Разумеется, кадровый состав НКВД необходимо перетрясти: чекистов из когорты «пламенных революционеров» заменить теми, кто ради чинов и наград готов выбивать из узников признания в шпионаже, диверсиях, планах покушений на советских руководящих работников. Ведь прямых улик нет, и не будет. Поэтому самооговор превратится в единственное и главное доказательство вины. По мере того как маховик репрессий начнет раскручиваться, атмосфера страха в стране будет усиливаться, ЦК приступит к поэтапному обсуждению законопроектов по конституционной и избирательной реформе. Ну а дальнейшее развитие событий зависит от того, что в каждом члене ЦК возобладает — желание выжить или верность принципу»[36].

Возможно, что все так и шло по вышеприведенному сценарию. Но настораживает один, на первый взгляд весьма неприметный факт: совпадение даты убийства Кирова с датой принятия закона «О статусе Специального судебного присутствия Верховного суда СССР» от 1 декабря 1934 года, согласно которому судебные дела по привлечению к ответственности «врагов народа» должны рассматриваться в ускоренном порядке, с почти неизменным приговором — расстрел. То есть, своеобразная «советская гильотина» была сработана еще до убийства С.М. Кирова и включилась в «работу» гораздо раньше, чем прозвучал роковой выстрел в Смольном, когда обманутый муж-«рогоносец» Леонид Николаев нажал на спусковой крючок.

Как выяснится впоследствии, еще в конце 1931-го — начале 1932 года существовал заговор с целью ликвидации Сталина и ближайших к нему соратников. Именно тогда были выявлены и ликвидированы преступные группировки: «дела» Слепкова («школа Бухарина»), Сырцова-Ломинадзе, «право-левой» организации Стэна, группы Рютина, высылка за связь с последней в Минусинск и Томск Зиновьева и Каменева. Считается, что именно тогда возникла сама мысль о физическом устранении вождя. Обычно «Кремлевский заговор» относят к концу 1933-го — началу 1934 года, видя в нем своеобразный отклик на дошедший до Советского Союза призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинскую бюрократию».