Книга Жизнь и приключения чудака - Владимир Железников

Неожиданно ко мне пришел на помощь Малыш: он с чувством лизнул новый ботинок дяди Шуры.

– Ты что, – возмутился я, – портишь свадебные ботинки!

– Да… брат… вот так, – растягивая слова, задумчиво произнес дядя Шура. – Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Заходи – гостем будешь.

– С удовольствием, – ответил я.

Первым полетел по коридору Малыш. За ним – Наташка. За нею – не выдержавший моей степенной походки дядя Шура. И последним, подхватив забытую всеми бутылку молока, едва сдерживая любопытство, шагал я.

Было интересно, кого я сейчас увижу! Я даже разволновался. Я всегда волнуюсь перед открытием. А это ведь открытие – увидеть нового человека.

Тетя Оля говаривала, бывало: «Самая большая удача – это встреча с хорошим человеком, который может тебя поразить словом или делом».

У меня, например, был один знакомый мальчишка, который меня поражал и «словом» и «делом». Он каждый день ходил на вокзал. Ему нравилось встречать чужие поезда, а потом он обязательно приставал к кому-нибудь и помогал поднести вещи. Когда ему предлагали за услугу деньги или, например, мороженое, он смеялся и убегал. Некоторые над ним издевались: на кино денег нет, а на вокзале отказывается. А я ему завидовал, этой его страсти. Мне казалось, он знает какую-то тайну, которая делает его всегда счастливым. Я даже ходил на вокзал и тоже помогал таскать вещи, только радости особой мне это не приносило.

И вот я ее увидел!

Представляете, она оказалась той самой женщиной, которую я толкнул на улице.

Я часто помню людей, которых я когда-нибудь, пусть даже случайно, встретил. Я потом такого прохожего могу долго вспоминать и думать про него. И о ней я тоже вспоминал, но сейчас меня поразило не то, что именно она оказалась невестой дяди Шуры, а ее красота. Она была настоящей красавицей! Точнее, сначала я увидел ее спину, потому что она закончила игру и ставила свою виолончель в угол, к стене. Потом она повернулась ко мне, и я просто обалдел!

Она была в синем платье, с двумя гвоздиками, белой и красной, приколотыми к груди. Волосы у нее были черные. И длинные черные глаза: они тянулись от переносицы до виска. Но и это не самое большое открытие, у многих бывают красивые глаза. У нее в глазах, вокруг зрачков, были лепестки цветов. Когда я потом рассказывал об этом маме, она смеялась, но я точно знаю, что так оно и было.

– Здрасьте! – сказал я.

Она протянула мне руку и крепко сжала. И я заметил эту странную особенность ее глаз. Я стоял спиной к окну, а она лицом, и мне все прекрасно было видно: вокруг зрачков у нее образовались лепестки цветов.

– Здравствуй, – сказала она. – Меня зовут Надежда Васильевна.

– Поздравляю вас со свадьбой, – сказал я.

– Он мне и Малышу каждый день покупает молоко, – сказала Наташка, желая представить меня в лучшем свете.

– Вот! – Я показал бутылку, которую до сих пор держал в руке; при этом я так вертел ею, как будто собирался жонглировать.

Надежда Васильевна забрала у меня бутылку и передала Наташке.

– Отнеси на кухню, – попросила она.

Наташка бросилась выполнять поручение Надежды Васильевны, но тут же вернулась и спросила у меня:

– Она тебе нравится?

– Очень, – ответил я.

Не знаю, что там им показалось, но они, дядя Шура и его невеста Надежда Васильевна, рассмеялись.

Я давно заметил, что взрослым часто бывает смешно, когда совсем нечего смеяться. Как-то я сказал об этом дяде Шуре. А он мне ответил:

«Говорят, человек меняется каждые семь лет, и то, что в детстве ему кажется смешным, в преклонном возрасте не смешит, и наоборот».

Честно говоря, я бы хотел сохранить свой характер. Он мне определенно нравился. У меня веселый нрав – я весельчак. Зачем же мне менять свой характер, скажите на милость?

В общем, в ответ на мои бескорыстные слова они рассмеялись, но я не обиделся. Раз смеются – значит, счастливы.

Правда, дяде Шуре и этого показалось мало. Он решил продолжить веселье и приложил к моему лбу ладонь.

– Я не болен, – сказал я.

– Здесь совсем другое, – ответил дядя Шура. – Посмотри мне в глаза.

Я посмотрел: нет, у него в глазах не было никаких лепестков.

– Неизлечимое, – сказал дядя Шура. – Фантазер и мечтатель. В общем, сочинитель сказок.

– А я, а я? – потребовала Наташка.

Дядя Шура опустил ладонь на Наташкин лоб, заглянул ей в глаза и задумался.

– Решительная особа, – сказал он наконец. – И большая любительница мороженого.

– А она, а она? – Наташка показала на Надежду Васильевну.

Дядя Шура повернулся к Надежде Васильевне и вновь повторил все свои манипуляции.

Тут следует заметить, что смотрел он ей в глаза несколько дольше, чем нам с Наташкой. Конечно, от таких глаз нелегко оторваться.

– Добрейшее существо, – сказал он, – но умеет ловко это скрывать… А теперь начнем пир.

– Начнем! – воинственно завопила Наташка и убежала, чтобы отнести наконец бутылку с молоком.

Следом за нею улетел Малыш.

– Спасибо, – неестественным голосом сказал я. – Мне уроки надо делать.

Конечно, мои слова были курам на смех: отказываться от свадебного пира из-за уроков, как будто я только и делаю, что хожу по свадьбам, – но было неудобно навязывать себя.

– Смотри, какие у нас торты, салаты, бутерброды, – соблазнял меня дядя Шура. – Ты что, хочешь нас обидеть?

– Нет, – радостно ответил я и торопливо сел за стол.

– Наташа, – приказал дядя Шура, – прибор Борису!

Вбежала Наташка, у которой в ногах путался обезумевший Малыш. Она принесла мне тарелку, вилку и нож и поставила передо мной замечательный хрустальный бокал. Когда она ставила его на стол, то он звенел редким звоном.

Наступила торжественная тишина.

Дядя Шура взял шампанское и открыл его. Оно стало пениться и вырываться из бутылки.

Надежда Васильевна отодвинулась, чтобы спасти платье, и уронила свой бокал. Замечательный хрустальный бокал с редким звоном!

Вот тут-то и началась по-настоящему эта история, вот тут-то и вспыхнул небольшой костер, который потом разгорелся в неистовый пожар, способный уничтожить все, и который мне удалось погасить.

Я знаю, я уже говорил об этом. Но, чтобы у вас в голове хорошенько отпечаталась эта история, чтобы вы потом не повторили моих глупостей и не принимали поспешных решений, напоминаю вам об этом. И себе, разумеется, тоже. Век живи, век учись.