Книга Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

Глава пятая. Рихард Зорге (1895–1944): «наш немец из Токио»

Рихарда Зорге знает весь мир. В основном как разведчика, меньше — как аналитика и игрока на политическом поле тридцатых и даже двадцатых годов. Но в минувшем веке были разведчики более удачливые, чем Зорге, аналитики более эрудированные и проницательные, агенты влияния более эффективные. Тем не менее именно он стал культовой фигурой мирового масштаба.

Имя Зорге прославилось в 1952 г., после книги американского генерала-разведчика Чарльза Уиллоуби «Шанхайский заговор». Этот опус времен холодной войны не отличался ни фактической аккуратностью, ни тем более стремлением к объективности, но поднял мощную волну интереса к загадочному «агенту Коминтерна», относительно которого, СССР до 1964 г. хранил ледяное молчание. Бывший германский посол в Токио — сам опытный генштабист и военный разведчик — генерал-майор Ойген Отт охотно вспоминал своего ближайшего друга Рихарда, но так, кажется, и не поверил, что тот был советским агентом. Успокаивая, прежде всего, самого себя, Отт говорил, что Зорге был настолько гениальным разведчиком, что сумел проникнуть в советские секретные службы, оставаясь подлинным патриотом фатерлянда.

О Зорге написаны десятки книг, тысячи статей, сняты фильмы, регулярно проводятся международные конференции. Кажется, мы знаем о нем все или почти все, но ощущение недосказанности остается. Западные журналисты делают центральной темой «разысканий» нахождение очередной любовницы Зорге или смакование подробностей отказа Москвы выручить его… Российских потребителей информации этим не удивишь. «Я со всей ответственностью заявляю, что двойной агент Рихард Зорге был расстрелян на Лубянке в 1947 г.», — говорил некий ветеран спецслужб (впрочем, в его документы никто не заглядывал) знакомому автора этой книги. Это как личная встреча Сталина с Гитлером. Как не поверить, когда дряхлый старичок со слезами на глазах с экрана телевизора рассказывает о свидании диктаторов во Львове или на борту крейсера «Киров». «Я был в охране, сам все видел, потом всех расстреляли, я чудом остался в живых и перед смертью хочу поведать правду…»

Верить этому не надо. Это — сюжет для пелевинского рассказа, а не для исторического исследования, как бы ни божился и ни клялся предполагаемый единственный свидетель. «Старики забывают» иронически назвал свои мемуары «британский Геббельс» Дафф Купер. Иные, напротив, помнят то, чего не было. Но довольно об этом.

Почти все биографы Зорге говорят о нем только как о разведчике. То есть о человеке, деятельность которого заключается в сборе информации по заданию «Центра», лично и через других членов группы, ее первичном анализе (прежде всего, на предмет аутентичности и достоверности) и аккуратной передаче по назначению. Российские и иностранные авторы подробно описали систему его агентурных связей, способы получения и передачи информации, методы вербовки, почти не уделяя внимания «легальной» стороне его жизни. Такой подход привел к формированию одностороннего, а потому неверного образа Зорге как «только разведчика».

Еще в 1993 г. в журнале «Проблемы Дальнего Востока» автор этих строк прямо заявил, что разведчик — не главная ипостась Зорге, хотя Москва использовала его прежде всего как поставщика информации. Однако он еще был, во-первых, выдающимся политическим аналитиком, а во-вторых, не очень заметным, но эффективным участником политического процесса, оказывавшим определенное влияние на принятие решений в Берлине и Токио — но не в Москве! Зорге можно с полным правом назвать геополитиком. А геополитики редко ограничиваются кабинетной деятельностью. Ветеран советской разведки, генерал-майор в отставке М.И. Иванов, «связанный по службе с теми событиями, к которым был причастен разведчик Р. Зорге», в том же журнале годом позже признал: «Зорге — яркая личность прежде всего в области политики. Разведке он отдавался самозабвенно, искренно, однако она всегда была для него только средством решения политических задач» (1).

В токийской тюрьме Сугамо арестованный Зорге поначалу молчал. Но в условиях отсутствия четких инструкций на случай провала и полного отказа «своих» от него, перед лицом подробнейших признательных показаний радиста Макса Клаузена (будущего кавалера ордена Красного Знамени) он заговорил. Следователи дали ему пишущую машинку, на которой он во время продолжительных допросов сам печатал на немецком языке письменные объяснения по разным вопросам, известные как «тюремные записки» Зорге. Не касаясь этого интереснейшего документа в полном объеме, остановимся на принципиально важных моментах.

«Я не намеревался, — говорит Рамзай, — действовать только как почтовый ящик для информации, собираемой другими. Напротив, я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… (отточие в источнике. — В.М.) Моя научно-исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для моей разведывательной деятельности. Без этой работы и общего культурного базиса моя секретная миссия была бы невозможна и мне никогда не удалось бы закрепиться в посольстве и германских журналистских кругах. Больше того, я никогда не смог бы пробыть безболезненно и спокойно в Японии в течение 8 лет. В этом смысле наибольшее значение имело именно мое основательное изучение и знание Японии, а не ловкость и не какая-либо специальная подготовка в московской разведывательной школе (выделено везде в источнике. — В.М.)».

Процитировав этот фрагмент, М.И. Сироткин, автор итогового доклада комиссии ГРУ, рассматривавшей в 1964 г. «дело Зорге», описал методы и характер его исследовательской и аналитической работы. Тут есть чему поучиться — и не только разведчикам: «С первых же дней пребывания в стране он приступил к подбору и изучению необходимой литературы, приобретая все иностранные издания оригинальных японских работ (т. е. первоисточников. — В.М.), лучшие иностранные книги по Японии, лучшие иностранные переводы японских трудов. Личная библиотека Рамзая к 1941 г. насчитывала до 1000 книг[17]. Кроме того, он широко пользовался библиотекой германского посольства и обширнейшей библиотекой германского Общества Восточной Азии, посещал академические собрания, лекции и доклады этого общества, тщательно изучал текущую японскую экономическую и политическую литературу, бюллетени и различные издания правительственных органов» (2).

В советское время наследие Зорге-геополитика 1930-х годов и его журналистскую деятельность объясняли необходимостью «маскировки», а потому старались писать о ней поменьше. На Западе на геополитическое наследие Зорге одним из первых обратил внимание американский историк Чалмерс Джонсон, сумевший уйти от стереотипного образа «красного Джеймса Бонда». Не без влияния Джонсона я в 1993–1995 гг. опубликовал несколько статей о Зорге-геополитике, впервые подняв эту тему в нашей стране. Тогда же я четко определил его геополитическую ориентацию как евразийскую и с каждым годом исследований укрепляюсь в этом убеждении.