Книга Иди сюда, парень! - Тамерлан Тадтаев

Сразу за большим садом Общества слепых, где обрывается асфальтное полотно дороги, начинается грузинское село Мамисантубани. Впрочем, здесь жили и осетины, но с приходом к власти Гамсахурдия грузины устроили соседям Варфоломеевскую ночь. В этой резне отличился некий Спартак – человек богатый, судя по развалинам его огромного дома и нескольких теплиц. Ярый звиадист[19] и сторонник идеи «Грузия для грузин!», он не скупился на оружие и, сколотив отряд из сельчан, не раз пытался захватить левобережье. В одной из перестрелок его убили. Потом пошли разговоры, будто мать Спартака собственноручно перерезала глотку пленному осетину и, наполнив стакан кровью, осушила бокал над гробом сына. Этот ритуал стоил ей жизни. Не прошло и двух недель, как наши захватили село. Вампиршу связали и, недолго думая, бросили в арх[20]. Многим из отряда Спартака удалось бежать. Некоторым повезло меньше, и изуродованные трупы, раздутые водой, поплыли по реке.

Мамисантубани вымерло. На месте богатых домов – руины, но попадались и целые, возле которых останавливался Рябой и говорил:

– Смотри, какая кровля!

– Обычная, из железа, – пожимал я плечами.

– Ты в этом ничего не смыслишь. Крыша из алюминия и двери почти новые, из дуба. Ты места-то запоминай. Такой стройматериал нынче в цене. И работы тут немного: два, от силы три дня, не больше. Разберем и продадим.

– В прошлый раз ты не отдал мою долю, хотя дом, который мы разобрали, был не хуже.

– Так я же на те деньги купил боеприпасы. Забыл?

– Ладно, а вывозить на чем?

– На трехосном КамАЗе моего двоюродного брата. Возьмем и его в долю.

– Разве эта махина проедет по такой узкой дороге?

– Здесь и танк пролезет.

– Танк и по арху против течения попрет.

– Не думаю… хотя почему бы нет…

После этого он заходил внутрь и справлял малую нужду. Но в одном особняке Рябой опорожнил кишечник. Это был дурной знак. Рябой нутром чуял опасность. Я надел очки и превратился в слух.

– А где вообще растет джонджоли? – спросил я.

– На краю села, – прокряхтел Рябой, подтирая задницу лоскутком шерстяного одеяла.

У меня аллергия на шерсть, а он смотри что делает. Мне стало нехорошо.

– Это же на границе с Эргнетом, – сказал я, стараясь справиться с охватившим меня волнением.

– Ну и что?

– Сейчас глупо туда соваться. В селе полно грузинских солдат и техники.

– Ты их видел?

– Ребята говорили.

– Можешь идти домой, если трусишь.

Дорога, по которой мы осторожно ступали, шла по насыпи вдоль канала. Справа за домами и заросшими сорняком садами доносился шум Лиахвы. Дуло карабина я направил на другой, высокий берег арха, делившего село на Нижний и Верхний Мамисантубани. На зеленом склоне за кустами ежевики и шиповника мне чудились засады. Наверняка за той кирпичной стеной притаились грузины. Но чего они ждут? Почему не стреляют? Думают взять нас живыми? Нет, в плен я не хочу. Паяльными лампами будут пытать, сволочи. И все из-за жены этого придурка. Сначала ей понадобились розы, теперь она хочет джонджоли. И ведь полакомится на наших похоронах. Может, повернуть обратно? Так далеко я еще не забирался. Угловой дом за ржавыми воротами, на которые я уставился как баран, был последним в Мамисантубани. А куда делся Рябой? Не может быть! Он уже перешел мост и направился в Эргнет.

– Эй, вернись, убьют ведь!

Мать твою, не слышит. Я прячусь за стволом ореха и сквозь оптический прицел наблюдаю за ним. Да он совсем спятил: нассал на побеленную стену крайнего дома. И в окно что-то закинул. Взрыв, и Рябой спокойненько возвращается.

– Мы пришли сюда собирать джонджоли, – спрашиваю его, – или воевать?

– Одно другому не помеха, – смеется Рябой и сходит с дороги.

Он исчезает в кустах, я, как хвост, виляю за ним. «Ну и влип же, – думаю. – Больше с этим ненормальным никуда не пойду! И карабин ему верну до срока… Подавись!» А Рябой прислонил автомат к забору и как ни в чем не бывало обдирает цветки с куста. Полкорзины уже набрал. Дрожащими руками помогаю ему, чтобы поскорей заполнить треклятую плетенку и убраться. За высокой травой ничего не видно, и я уже не сомневаюсь, что грузины окружили нас. Страх исполняет на моих натянутых нервах похоронный марш. Я почти не дышу из-за сердца, застрявшего в глотке, и открываю рот, как выброшенная на берег рыба. Еще минута такого напряжения – и жизнь умрет во мне. Я не выдерживаю:

– Пойду на дорогу гляну… Заодно отолью.

Губы Рябого кривятся в усмешке, но мне плевать.

Я снова за тем орехом и не верю своим глазам: трое вооруженных людей вышли из села и направились в нашу сторону. Присев на корточки, взял на мушку впередиидущего и подумал: «Почему, почему я не захватил автомат Рябого?!» Была же такая мысль в голове. Теперь бы уложил всех одной очередью и забрал бы трофеи. Может, вернуться за ним? Нет, поздно, заметят. А подкаблучник внизу не подозревает, в какой мы оказались жопе из-за его дурацкой выходки. Собирает чужой урожай да еще посвистывает: «Сада хар чемо Сулико»[21]. Женушке своей хочет угодить, мерзавец.

– Эй, – шепчу я, – поднимайся сюда, грузины…

Нет, не слышит соловей-разбойник. Что же делать? Гранату? Но тогда и Рябому достанется. Отпадает. Солдаты прошли мост и, подняв пыль на дороге, остановились у ворот. Они были совсем рядом и всматривались в шевелящиеся внизу кусты. Ближе всех ко мне стоял здоровенный малый в камуфляже; на его широкой груди набитый магазинами «лифчик». Он вскинул автомат на плечо и прицелился. Я в него. Линзы оптического прицела увеличили и без того большую голову детины со слипшимися светлыми волосами. Его круглое гладкое лицо было красным и напоминало только что вынутый из воды помидор. Страх уступил место отчаянию, и я выстрелил. Мать твою, промазал! Грузины пригнулись, не понимая, откуда в них пальнули, и, кажется, приняли Рябого за своего, потому что тот тоже замер. Один из солдат сдавленно крикнул:

– Гела шена хар?[22]

Я перезарядил карабин и, направив ствол на детину, бабахнул. Тот зашатался, выронил автомат и обнялся с деревом, а я бросился в кусты. Его товарищи открыли огонь. Ветки посыпались на меня, как лавры на победителя. Рябой куда-то исчез. «Наверное, удрал», – мелькнуло в голове, но все же крикнул:

– Дергаем! Их больше сотни!

И побежал зигзагами, сопровождаемый свистом пуль, как вдруг кто-то схватил меня сзади. Ноги мои подкосились, и я полез в карман за лимонкой.