Книга Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - Кирилл Кобрин

Лишь немногие обратили внимание на несколько очевидных, общеизвестных деталей, о которых негодующие вроде бы как и забыли. Прежде всего, Владимир Бортко – уже давно член КПРФ, депутат той самой Госдумы, что приняла те самые позорные законы, которые она приняла, что он соратник Зюганова, сторонник Путина, что насчет Сталина он уже высказывался в подобном духе. Наконец, Бортко убежденный «крымнашист» – несмотря на то что он пасынок советского украинского драматурга Александра Корнейчука, что учился он в Киевском театральном институте, в том же городе начал свою профессиональную карьеру и уже относительно недавно, 9 лет назад, снял «Тараса Бульбу» с Богданом Ступкой в главной роли. Впрочем, все это сегодня неважно – злоба дня сгрызла персональные истории самых разных людей. К тому же более верного, официозного, непробиваемого сталинца, чем Александр Корнейчук, сложно было найти.

Второе обстоятельство – фильм «Собачье сердце» действительно антисоветский, по крайней мере, он казался таковым в конце 1980-х. Но был ли он антисталинским – вот вопрос. И, наконец, третья деталь, очень важная: как и многие другие фильмы, «Собачье сердце» растаскан на цитаты, но многие ли помнят, что на самом деле там происходит?

Прежде всего: действительно, главное недоразумение связано с характеристикой «Собачьего сердца» как «антисталинского фильма». Никакого Сталина в фильме практически нет – не считая визита к профессору Преображенскому некоего партийного босса кавказской наружности, а также телефонного разговора с невидимым (и также говорящим с акцентом) собеседником. Это лишь намек на тогдашнего, далеко не всесильного первого секретаря; дело ведь происходит где-то в середине 1920-х и Сталин еще вовсе не диктатор, он добивает Троцкого – с помощью Зиновьева и Каменева, которых он в свою очередь тоже добьет с помощью Бухарина и Рыкова, которых он отодвинет и позже растопчет уже сам. Никакой критики не существовавшего в 1920-е сталинизма в сериале быть не может. Надо отдать должное Бортко – он не особенно идет против исторических деталей, даже скорее их уважает и бережно к ним относится.

«Собачье сердце» – фильм не антисталинистский, а антисоветский, что есть огромная разница. Выше я уже отмечал, что «антисоветским» он казался в годы перестройки. Но если пересмотреть его внимательно сегодня, это представление превращается в убеждение. Да, это действительно антисоветский фильм. Однако тут важно уточнить, что именно в данном случае следует считать «советским» – то есть тем, против чего выступил Бортко.

«Советского» в этом фильме целых два. Первое «советское» – это современный Булгакову идеологический пласт, утопическое мировоззрение, согласно которому все трудящиеся – братья, собственность должна быть общей, границы – странное недоразумение, включая, конечно, гендерные и расовые. Капитализм с его классовым обществом обречен, и на его обломках следует построить бесклассовое общество будущего – и тем самым, как пророчил Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», выпасть из истории. История закончится, начнется вечная эра счастья, справедливости и блаженства. Даже сама биологическая природа человека может быть изменена – то ли смерть удастся отменить, то ли старость. Над последним, собственно, профессор Преображенский и трудится. Не следует иронизировать над этим кругом идей и надежд – именно благодаря им Ленин и его соратники смогли совершить революцию, взять власть, удержать ее в Гражданской войне, примерно именно в таком виде советская идеология продолжала существовать в 1920-х, привлекая симпатии и горячую поддержку не только в СССР, но и во всем мире. И именно с этим «советским» Сталин и покончил, сохранив для прикрытия риторику марксизма-ленинизма. Вместо пролетарского интернационализма – восстановление империи и (уже после войны) новый имперский русский национализм, смешанный с антисемитизмом, вместо равенства – вопиющая социальная несправедливость, новая сословная система, которая имела тенденцию превратиться в кастовую. Бортко – типичное дитя такой системы: из влиятельной сталинской кино– и театральной семьи он попал в позднесоветские и постсоветские режиссеры. Так что не стоит ставить ему в упрек слова, обращенные к товарищам по КПРФ, мол, без Сталина нас бы здесь, в этих креслах, не было. Самого Бортко, скорее всего, в том качестве, в котором он сейчас существует, точно не было бы. И режиссер знал это всегда.

Второе «советское» в фильме – это на самом деле «поздесоветское», образца 1970-х – середины 1980-х. Тут, конечно, уже совсем другое – никаких утопий, никаких выпадений из истории, никаких мировых революций. «Позднесоветское» представляло собой смесь неплохо налаженной системы социального, социалистического государства с реальным имущественным неравенством и даже с довольно причудливой разновидностью массового консюмеризма, базировавшегося, впрочем, не на изобилии товаров, а на их дефиците. Все это прикрывалось не только идеологией марксизма-ленинизма в его осторожной версии, но и конкретной внутренней политикой партии. В частности, СССР был «государством трудящихся», а среди трудящихся главным был пролетариат. Рабочий класс имел от этого не только символические выгоды (официозные – и не только официозные – почет, уважение и проч.), но и реальные. Достаточно сравнить зарплаты рабочих и интеллигенции в тот период, и станет ясно, что в каком-то смысле Брежнев и его соратники отказались от социальной практики сталинизма. Впрочем, первый и главный шаг в этом направлении сделал, конечно, Хрущев.

«Сталинизм» – хронологически и исторически – прослойка между этими двумя пластами «советского». Сталинизм был построен на реальном отрицании предыдущего «советского» при сохранении ему формальной лояльности – отсюда остервенение, с которым в 1930-х (и позже) истребляли «людей революции», «людей Гражданской войны» и «людей 1920-х». Этот сюжет очевиден. Менее очевиден другой – «второе советское», «позднесоветское», хотя и отвергло сталинизм, тем не менее социально на него опиралось, точнее опиралось на тот вид общества, что был создан при Сталине, в частности на сословную сталинскую структуру. Дети – а потом внуки – сталинских бонз составили новую позднесоветскую элиту; при этом неважно, что некоторые из этой элиты стали потом в оппозицию к режиму. Отсюда противоречие между высоким социальным статусом пролетария – и доставшейся от Сталина элитой, бюрократической и интеллигентской.

В этом смысле фильм Бортко сделан с чисто сталинистских позиций, а текст Булгакова позволяет режиссеру маскировать режиссерский месседж с помощью полузапрещенного классика. Месседж этот прост. Главными объектами злых насмешек, социального высокомерия, даже презрения, переходящего подчас в настоящую классовую ненависть, становится «советское» во всех его видах. Все положительные герои сериала – люди дореволюционного классового общества, которые вполне довольны жизнью и собой. Профессор, Борменталь, прислуга – все они хорошо живут, как при «старом режиме», а «новый режим» вызывает их раздражение и страх. «Новый режим» представлен исключительно трудящимися, причем Бортко не упускает случая пройтись и по национальному происхождению «новых людей», и по их бытовым привычкам, не говоря уже о гендерном вопросе. «Пришла какая-то женщина, переодетая мужчиной», – сердито говорит профессор. Женщина должна быть в платье или юбке. Ночью она должна лежать рядом с мужчиной в кровати, а днем растить детей. И еще стирать и убирать. Прислуживать. Быть объектом. Точно так же не нравится Преображенскому и идея классовой солидарности; призыв помочь немецким пролетариям оставляет его холодным. «Я не люблю пролетариат» – эта фраза в конце 1980-х – 1990-х была среди растущего постсоветского образованного среднего класса чуть ли не самой ходовой. И никто не задался вопросом: отчего? Что плохого сделал пролетариат конкретно тебе?