Книга Реальность мифов - Владимир Фромер

В 1969 году Даян разрешил Шарону выступить в генеральном штабе с обоснованием своей точки зрения на линию Бар-Лева, строительство которой шло уже полным ходом. Миллиарды уже текли в карманы израильских подрядчиков.

Генералы не давали Шарону говорить, выкрикивали оскорбления, вели себя, как собаки, окружившие волка. Никто не попытался вникнуть в суть дела, обсудить конкретно план Шарона, предлагавшего оставить линию Бар-Лева и строить оборону Синая на стратегии динамичного маневрирования.

Увидев, что ему не с кем говорить, Шарон оборвал своих оппонентов.

— Здесь не военный трибунал, — сказал он и вышел, хлопнув дверью. Но поскольку и в самых верхах были сомнения в эффективности линии Бар-Лева, Даян именно Шарона назначил командующим Южным военным округом.

Шарон на своих плечах вынес всю тяжесть Войны на истощение и пытался, насколько это было возможно, уменьшить ущерб, наносимый линией Бар-Лева, которую должен был теперь защищать.

* * *

В конце 1970 года, когда на канале установилось относительное спокойствие, Шарон занялся проблемой террора в Газе. Ни Даян, ни Мота Гур, назначенный военным комендантом Газы, не смогли ее решить.

Ячейки террористов, подобно сыпи, усеяли весь сектор Газы. Это была настоящая подпольная армия. Каждый день газеты сообщали о новых диверсиях и убийствах. Министр обороны Моше Даян, ставший мишенью для критических стрел, почувствовал себя неловко. Он вызвал командующего Южным округом и приказал искоренить террор в Газе в кратчайший срок.

— Считай Газу своей провинцией, — сказал с кривой своей усмешкой Даян. — Делай там, что хочешь, но чтобы был порядок.

Шарон действовал жестокими методами. Коллективные наказания, высылки, экономическое давление — все это, в сочетании с чисто шароновским упорством, привело к долгожданным результатам.

Грузный постаревший генерал с мальчишеской легкостью носился в открытом джипе из одного лагеря беженцев в другой. У него была черная записная книжка со списком всех разыскиваемых террористов. Каждый день Шарон вычеркивал из нее несколько имен.

Прошло всего полтора месяца — и он спрятал эту книжечку в сейф, где хранились ненужные документы.

В январе 1973 года начальник генерального штаба Давид Элазар сообщил генералу Шарону, что через два месяца заканчивается срок его командования Южным округом.

— К сожалению, я не вижу для тебя никакой должности ни в регулярной армии, ни в запасе, — сказал Элазар.

«Наконец-то мы избавились от тебя, голубчик», — прочитал Шарон в его глазах — и молча вышел.

С огромным трудом, нажав на все рычаги, удалось Шарону добиться назначения командующим корпусом резервистов. Приказ об этом, подписанный министром обороны, возможно, самая большая заслуга Даяна перед Израилем.

Дороги, которые он выбирает

Он так и не стал премьер-министром, старый мушкетер, совершивший переход Хаджи-Мурата в стан идеологических противников, дважды изменивший в стране политические реалии, человек, не возглавлявший правительства, а создававший их.

Зато он стал седьмым президентом Израиля.

Полководец без армии, политический лидер без партии занял все же высший пост в государстве. Но в том-то и заключалась ирония судьбы, что пост этот имеет чисто символическое значение.

Он сам создал свой образ, получивший законченную форму много лет назад и с тех пор воспринимавшийся всей страной как нечто само собой разумеющееся. Все знали его как светского льва, сохранившего элегантность даже в старости. Длинное тонкое лицо его с коротко подстриженными усиками напоминало знаменитого капитана мушкетеров.

Журналисты обожали брать у него интервью из-за язвительных и точных реплик, подобных ударам шпаги. Его остроумие, своей утонченной изысканностью напоминавшее восточную кухню, не каждому приходилось по вкусу. Люди, привыкшие ждать от него какой-нибудь хохмы, не воспринимали его серьезно, даже когда он говорил о проблемах исключительной важности. И никто не задумывался над тем, что этот кажущийся легкомысленным человек почти сорок лет был на первых ролях в военной и политической жизни государства.

Существовал совсем другой Вейцман, почти неизвестный широкой публике.

Командир и политик, организатор и лидер, не боящийся ответственности, обладающий аналитическим складом ума и редкой интуицией.

Долгая военная карьера Вейцмана была безупречной. В ней было все, кроме той самой капельки счастья, которая, по словам Наполеона, превращает генералов в маршалов.

Восемь лет командовал Вейцман израильскими ВВС. Это он разработал концепцию о решающей роли авиации в грядущих войнах. Это он добился выделения необходимых средств и превратил военную авиацию еврейского государства в одну из лучших в мире. Весь свет узнал об этом после Шестидневной войны. Тогда же о проделанной им огромной работе были осведомлены лишь немногие. Ицхак Рабин был одним из них.

Став начальником Генерального штаба, Рабин предложил Вейцману пост своего заместителя. Вейцман обрадовался. Это была та самая капелька счастья…

— Хорошо, — сказал он, — я в течение двух недель передам все дела Моти Ходу и перейду к тебе.

— Постой, — нахмурился Рабин. — Кто сказал, что Ход станет командующим ВВС? Этот пост я уже обещал другому.

— Кому? — удивился Вейцман.

Рабин назвал фамилию. Вейцман вспылил:

— Я не передам ВВС в чужие руки.

— Не ты ведаешь назначениями в армии, — оборвал Рабин.

— Если так, то я остаюсь на своей должности. Меня ты снять не можешь…

— Да кто будет тебя снимать, — поморщился от такой несуразицы Рабин. — Только помни: не выполнив моего условия, ты не станешь моим преемником.

— Плевать, — ответил Вейцман. И покривил душой…

Вейцман настоял на своем. Он перешел в генштаб, лишь добившись назначения Моти Хода на свое место. Произошло это за пять месяцев до Шестидневной войны, и Вейцман, военный летчик, получивший сухопутную должность, еще не успел освоиться, спустившись с небес на землю.

В канун Шестидневной войны произошло событие, прочно заблокировавшее впоследствии армейскую карьеру Вейцмана. Стране, превратившейся в военный лагерь, предстояла война на трех фронтах. Начальник генштаба Ицхак Рабин готовил армию к решающим сражениям. Вейцман был рядом, и оба работали по двадцать часов в сутки.

Рабин, эмоциональный, впечатлительный, выкуривал ежедневно по три пачки сигарет, и в какой-то момент произошел нервный срыв. В конце мая заснувшего в своем кабинете Вейцмана разбудил телефонный звонок.

— Эзер, — сказал Рабин, — приезжай немедленно.

Голос начальника генштаба звучал странно. Через десять минут Вейцман был у него. Рабин, нахохлившись, сидел в кресле с лицом, опухшим от никотина и бессонницы. На столе ежилась окурками мраморная пепельница. Вейцман сразу все понял.