Книга Реальность мифов - Владимир Фромер

В своем дневнике он пишет: «Только одно мешает Арику стать нашим выдающимся полководцем. Он сам».

Уже после смерти Бен-Гуриона Шарон признал: «Я несколько раз не то чтобы обманывал Старика, но не говорил ему всей правды. В свое оправдание могу сказать только то, что во всех этих случаях я не преследовал личных интересов, а спасал от тяжелого наказания нескольких своих солдат и офицеров, совершивших тяжкие проступки. Я их очень высоко ценил, несмотря ни на что. Бен-Гурион все понял и простил, хоть и сердился на меня из-за дела Меира Хар-Циона».

Общественное мнение было потрясено. Моше Шарет, занимавший в то время пост премьер-министра, записал в своем дневнике: «Этот Меир — гнусный злодей. Но не лучше и Шарон, берущий его под защиту. 101-й полк не что иное, как банда головорезов, считающих, что им все дозволено. Такое положение нетерпимо».

Бен-Гурион, ставший в кабинете Шарета министром обороны, лично допрашивал Шарона и вынес ему строгий выговор в присутствии всех офицеров генерального штаба.

Шарет был недоволен. Он писал:

«„На этот раз я не спустил Арику“, — сказал нам Старик с наивной гордостью. Мы с Голдой обменялись красноречивыми взглядами. Устный выговор… Теперь бедный Шарон не будет спать по ночам…»

* * *

Долгая военная карьера Шарона похожа на поединок, который он вел не только с врагами Израиля, но и с израильскими генералами. На всей его, в целом безупречной, репутации было лишь одно пятно.

Оно преследовало Шарона годами, как наваждение. Подобно кошмару, не давало спать по ночам и исчезло только после Войны Судного дня. Пятно это возникло в результате операции по захвату перевала Митле в Синайскую кампанию 1956 года.

Получилось так, что полковник Шарон послал прямо в ловушку своих парашютистов. Они оказались в узком ущелье, где сверху на них обрушился шквал огня. Египтяне били из пулеметов и базук, швыряли гранаты. Парашютисты не могли поднять головы и вжимались в песок, а вокруг бушевал настоящий ад, продолжавшийся до тех пор, пока Шарон не ввел в бой резервы и не очистил от врага прилегавшие к ущелью возвышенности.

38 парашютистов погибли. 120 получили ранения.

И ничто не спасло бы Шарона, не помог бы ему Бен-Гурион, вылетел бы он из армии, как пробка, если бы не старый, везде и всегда чтимый принцип: победителей не судят.

Шарон — это Шарон. Он все-таки взял перевал и обеспечил кинжальный прорыв израильской армии в глубь Синайского полуострова.

— Как ты смел, вопреки моему приказу, бросить людей в пекло, не выслав сначала разведки? — кричал взбешенный Даян.

Шарон отвечал с чисто римским хладнокровием:

— Может, я и ошибся. Но мне на поле боя виднее, чем тебе в генеральном штабе. Я сделал то, что считал нужным в той ситуации.

Но в сражении при Митле произошло нечто иное, гораздо более страшное для репутации Шарона, чем его стратегическая ошибка. Он не принял личного участия в бою. Не повел за собой бойцов, как это делают израильские командиры. Шарон облюбовал надежную скалу, устроил под ней свой штаб и руководил боем, как Наполеон, рассылая адъютантов с приказами. Это привело к тому, что полковника обвинили в трусости его собственные офицеры: Мота Гур и Ицхак Хофи.

Слухи ширились, расползались, авторитет Шарона был поколеблен. Он не показывал вида, что уязвлен в самое сердце. Но с тех пор, в каких бы военных операциях ему ни доводилось участвовать, всегда лез в самое пекло.

Единственным человеком, с которым поделился Шарон своими горестями, был Давид Бен-Гурион.

* * *

В 1963 году премьер-министр Леви Эшколь назначил начальником генерального штаба Ицхака Рабина. Новый командующий знал, что его рекомендовал на этот пост Бен-Гурион перед своей отставкой, и поехал в Сдэ-Бокер, чтобы поблагодарить. Старик встретил его приветливо и в конце долгой беседы сказал:

— У меня к тебе просьба, Ицхак. Ты знаешь о моем особом отношении к Арику Шарону. Я считаю его одним из самых талантливых наших командиров. Если бы он всегда говорил правду! Тогда ему не было бы равных. Обещай мне, Ицхак, что ты будешь относиться к нему не так, как твои предшественники.

Рабин пообещал и сдержал слово. Не только потому, что любил Бен-Гуриона и был ему обязан. Он уже давно присматривался к Шарону и, зная его недостатки, ценил этого полковника больше, чем многих генералов.

«Я вызвал Арика, — вспоминал позднее Рабин, — и сказал ему: „Всем известно, что ты превосходный командир. Твоя проблема в том, что некоторые черты твоего характера невыносимы для окружающих. Я хочу продвинуть тебя на командные посты. Но сначала я должен убедиться, что прав ты, а не твои враги“».

Через год Рабин присвоил Шарону звание бригадного генерала. В этот радостный день Арик получил письмо из Сдэ-Бокера.

Бен-Гурион писал: «Я рад, что ты теперь генерал, хотя в моих глазах ты был им уже давно. Но больше всего меня радует, что ты сумел избавиться от своих недостатков. Я верил, что так будет. Ты не разочаровал меня, и за это я тебе благодарен. И я знаю, что тебя еще ждут большие свершения».

* * *

Наступила зрелость. В канун Шестидневной войны Шарон уже твердо стоял на ногах и знал себе цену. В период выжидания в мае 1967 года лишь три генерала требовали немедленного выступления. Одним из них был Шарон, предвидевший быструю ошеломляющую победу.

Но генеральный штаб и правительство колебались.

2 июня начальник генштаба принял своих генералов и разрешил им свободно высказать свою точку зрения в присутствии премьер-министра Леви Эшколя. «Ни армия, ни народ не могут больше ждать», — сказал Шарон на этом форуме.

В понедельник 5 июня войска Шарона уже штурмовали Абу-Агейлу — узловой центр египетской стратегической обороны в Синае. Фортификационные укрепления Абу-Агейлы растянулись на три мили, ощетинившись многими рядами колючей проволоки, надежно прикрытые бетонными траншеями и минными полями. Абу-Агейла господствует над пересечением коммуникационных линий Эль-Ариша, Джебель-Ливне и Нусейбы. Гарнизон состоял из отборных механизированных частей египетской армии Взятие Абу-Агейлы — самая сложная операция, какую когда-либо выполняло израильское командование. Она считается классической и изучается в военных академиях.

Прорвав оборону противника в районе Абу-Агейлы, войска Шарона оказались в тылу главных египетских сил. Война фактически была выиграна.

В следующей своей «войне» Шарон потерпел поражение. Это была его личная «война» против линии Бар-Лева. Союзником Шарона был генерал Таль. Но если Таль предпочитал вести борьбу за кулисами, то Шарон не упускал ни одной возможности обрушить огонь язвительной критики на план Бар-Лева, предусматривающий строительство в зоне Суэцкого канала фортификационных укреплений для защиты Синайского полуострова от египетского вторжения.

Шарон, ненавидевший писанину, составлял доклады, рефераты, объяснительные записки, напоминал о судьбе линии Мажино во Франции, подчеркивал, что не в традициях Израиля вести оборонительную войну, доказывал свою правоту в долгих беседах с Голдой и Даяном.