Книга Суккубус - Виталий Вавикин

– Я был там, сэр. Посмотрите на мои волосы! Они поседели после того, как я побывал в этом проклятом месте, сэр!

Нет, не было никаких духов. Не было проклятий и разгуливающих среди могил мертвецов.

– Да, я была там. Да, я провела в этом доме ночь. Да, мы гуляли с Эдгаром по этому кладбищу. Да, была полная луна. Да, выли дикие собаки… Да, да, да, да… Но ничего там не было! – вот что хотела сказать Дороти, слушая очередную историю. Ложь, ложь, ложь, ложь… И ни капли правды. Океан обмана и суеверий. Тысячи рек страха, питающих этот обман. Сотни якобы пролитых слез. Миллионы седых волос…

Старый негр допил вино и снова наполнил стаканы себе и своим гостям. Сквозь открытое окно было слышно, как фыркают привязанные лошади. В очаге на вертеле жарились дикие кролики, наполняя убогую хижину аппетитными запахами. Свечей не было. Только огонь, лижущий шипящее мясо. Он то разгорался, то затухал, рисуя на стенах причудливые тени. Глаза негра были большими. Его полное лицо напоминало раздувшуюся жабу… Эдгар. Дороти смотрела на него, поражаясь, как этот импульсивный, живший на разрыв человек мог очаровывать людей. Они слушали его истории, затаив дыхание, боясь нарушить их музыкальность. Десятки историй, собранных за тысячи дней путешествий и скитаний. Они волновали, заставляли сердце биться сильнее. Великий мастер таинственности, божественный певец меланхолии. Рассказы Эдгара проникали в самую глубь существа, в самое сердце, заставляя его трепетать, словно птица. Будь то ричмондский бар или хижина старого негра, они были к месту везде.

Звезды высыпали на небо. Вторая бутылка вина позволила ветру гулять в своих опустевших внутренностях. Негр раскурил трубку.

– Ваши истории цепляют за живое, мистер, – сказал он, выпуская из носа две струи густого дыма.

– К сожалению, большинство из них плод воображения.

– Людям нужно чего-то бояться, мистер. Страх делает нас сильнее.

– Ты тоже чего-то боишься?

– Я уже слишком стар, чтобы бояться, – тлеющий в трубке табак затрещал, разгораясь. Негр поднялся, снял с вертела кроликов и поставил на стол. – Ешьте.

– А ты?

– Старик Эбигейл не ест мяса. Давно уже не ест.

– Значит, у тебя тоже есть история?

– У каждого из нас есть история, мистер.

– Еще одно место? Кладбище? Дом?

– Люди, мистер. Не место. Оно не делает человека, человек делает его.

– Мне уже интересно.

– Боюсь, молодая леди не захочет слушать об этом.

– Поверь мне, Эбигейл, молодая леди слышала достаточно много, чтобы не бояться страшных историй.

– Иногда лучше один раз увидеть, мистер, – старик выпустил из носа дым. – Иногда этого достаточно, чтобы пожелать больше ничего не видеть, – он закрыл глаза, позволяя гостям закончить трапезу. – Я всего лишь беглый раб, – сказал он, когда с ужином было покончено, а гости поудобнее устроились в плетеных креслах. – Я родился в Калифорнии. Моей матерью была чернокожая женщина, вывезенная из Африки еще ребенком. Мой отец умер на плантациях, когда я еще не умел говорить. Моими хозяевами была семья французского живописца Леона. Их дети… Нет, не подумайте, у них были прекрасные дети: три мальчика и две девочки. Я видел, как они растут, учатся, взрослеют. Видел прекрасные картины, которые создавал мистер Леон. О! Видит Бог, я мог любоваться ими часами: стоять за спиной господина и молча смотреть, как он наносит мазки на холст. Поверьте, человеку, который не умеет читать и писать, подобное искусство кажется чудом. Мне казалось, что сам Господь Бог наделил мистера Леона частью своей божественной красоты, позволив ему творить подобное великолепие. Шедевры! Сколько же в них было света и жизни! Волшебные пейзажи с диковинными животными. Бескрайние равнины. Безбрежные моря. Иногда мистер Леон сажал своих детей на колени и рассказывал им замечательные истории о местах и животных, которые были запечатлены на его полотнах. Я слушал, боясь сделать лишний вдох, потому что мне казалось, что эти истории настолько хрупкие, что их может разрушить даже дуновение ветра. Однажды, я помню это как сейчас, мистер Леон нарисовал африканские джунгли. Он подозвал меня и сказал, что это мой дом и здесь жили мои предки: моя мать, мой отец, мой дед… Высокие деревья упирались в небо. Причудливые разноцветные птицы вили гнезда. Диковинные животные сновали меж корней. Стадо полосатых лошадей пило воду из застывшей реки. А из высокой травы за ними наблюдали золотогривые львы. Это была охота. Мгновение, отобранное у времени, в котором даже птицы замерли, ожидая продолжения. А потом мистер Леон показал мне чернокожих людей в набедренных повязках. Они прятались за стволами старых деревьев, держа наготове примитивные копья. И я представил себя одним из них. Представил так хорошо, что ощутил своим телом окружившую их влажность, услышал звуки снующих под ногами грызунов, фырканье полосатых лошадей, плеск воды, шелест листьев. Почувствовал запахи: травы, животных… почувствовал свой собственный запах пота. Как его капли бегут по моему лбу, попадая в глаза. Как катятся они по моей спине… Клянусь, все это было таким реальным. Таким… – старик выдохнул дым, качая головой. – Боюсь, мне не хватит слов, чтобы описать то, что я пережил в те мгновения… А потом началась война. Индейцы, англичане, американцы. Наверное, раб никогда не сможет понять причины подобных войн. Для него это лишь смерть, убийство, хаос… Я помню, как солдаты вошли в поместье мистера Леона. Усталые, грязные, злые, как стая голодных динго. Они до смерти забили плетью моего брата. Уничтожили картины мистера Леона, заставив его нарисовать новые. Пьяный индеец, надругавшийся над моей матерью, держал над грудой полыхавших полотен грудного ребенка мистера Леона, заставляя отца рисовать, как насилуют его жену. Один из солдат вспорол брюхо старшему сыну мистера Леона, попытавшемуся спасти новорожденного брата, и громко смеялся, наблюдая за тем, как мальчишка, волоча за собой выпавшие внутренности, бежит по двору, неся на руках младенца. Они убивали, насиловали, мучили… И безумие это казалось вечным… Казалось, что сам ад разверзся и поглотил нас… А потом пришли драгуны и вздернули дезертиров на цветущих деревьях. Помню, как один из них читал приговор, то и дело кусая красное яблоко, сок которого стекал у него по подбородку. Лошади ржали. Трещали ветви деревьев. Наши мучители раскачивались на ветру, а их вожак, окутанный клубами поднятой пыли, висел на главных воротах. Никто не смел войти в дом. Только когда ушли драгуны, и вороны начали клевать разлагающиеся тела мертвецов, моя мать осмелилась сделать это. Я шел рядом с ней. Повсюду была кровь, испражнения. Под грудами сломанной мебели лежали тела рабов и тех, кому они служили. Жужжали мухи. Их жирные личинки ползали в открытых в предсмертном крике ртах. Обнаженные женщины, изуродованные мужчины. И жара. Казалось, что весь дом пропитался запахом гниющей плоти… Мы нашли мистера Леона в главном зале. Он не хотел нас слышать. Не хотел замечать. Он все рисовал и рисовал, покрывая стены чудовищными картинами пережитого. Смерть. Ужас. Хаос… Его жена, дети, все, что он любил… У него остались лишь воспоминания… Мы похоронили его семью и друзей в фамильном склепе. Часть рабов разбежалась, часть осталась служить… – Эбигейл тяжело вздохнул и закрыл глаза.