Книга Двенадцать подвигов Рабин Гута - Алексей Лютый

– Кажется, я успел вовремя, – радостно подытожил он.

– Кажется, тебе пасть зашить пора, – не согласился с ним Сеня, прочищая пальцами уши.

– Знаешь что, Андрюша, – поддержал его Жомов, растерянно глядя на то место, где еще недавно был абориген, по которому он недавно промазал дубинкой. – Если ты еще раз крикнешь мне под руку, будешь всю оставшуюся жизнь работать в спортзале. Боксерской грушей.

– Свиньи вы неблагодарные, – обиделся Попов и, спрыгнув с колесницы на землю, застыл. – А это что такое?!

Андрюша, вот когда научишься спрашивать, у кого нужно, тогда и будешь получать ответы. А то так всю жизнь экспертом в криминальном отделе и проработаешь! Мои спутники удивленно уставились в сторону гор на столб пыли, с бешеной скоростью двигавшийся в нашем направлении, совершенно не понимая, что он может означать. Ну а я сразу догадался, кто именно прибыл к нам в гости. И не ошибся! Едва пыль начала оседать, как из нее появилась тощая фигура Гермеса.

– Здравствуй, папа! Я услышал грохот грома и сразу примчался, чтобы первым… – бог плутов удивленно посмотрел по сторонам.

– Это опять вы? – недовольно поинтересовался он. – А Зевс где?

– В Караганде! – рявкнул Жомов. – Сейчас и ты там будешь, чмо олимпийское!

– Сначала догони, бычара, – ехидно проверещал Гермес и тут же умчался прочь со скоростью курьерского поезда.

– Вот гад, – Ваня в сердцах так махнул дубинкой, что едва не прибил Гомера. – Поймаю, ноги повыдергиваю!

– Для него это будет трагедией, – вздохнул Рабинович и кивнул головой в сторону брошенного лагеря разбойников, что располагался в самом дальнем углу поляны. – Пошли посмотрим. Кажется, там кто-то шевелится.

Лично меня дважды просить не потребовалось. Сегодня мои напарники свою порцию удовольствия получили, теперь не мешало бы и мне развлечься как-нибудь. Поднявшись с места, я тут же устремился к дальнему краю опушки, чтобы исполнить свою обязанность и произвести разведку на местности. Лагерь разбойников я обследовал мельком, поскольку ничем интересным, если не считать подгоравшую на углях тушу кабанчика, в нем и не пахло.

А вот зато запах от шевелящегося тела показался мне слегка знакомым. Я осторожно подошел поближе и фыркнул от удивления. Тело шевелилось не одно. Вместе с ним извивались руки, ноги и моталась из стороны в сторону голова. И все это принадлежало той самой особе, которая не так давно в кабаке довела до приступа кошачьего бешенства моего Сеню, потребовав от него возместить физический и моральный ущерб жертве плохого жомовского настроения. Вот так встреча! Здравствуй, собачка моя… Впрочем, ответить она мне не могла, поскольку на пасть ей был надет намордник… Тьфу ты! Кляп был во рту.

Вы уже, наверное, заметили, что все кобели питают патологическую ненависть к всяческим путам, цепям, поводкам и намордникам. Некоторые стоически терпят, но ненавидят все. Это у нас врожденное. И именно из-за того, что, в отличие от нас, псов, на котов никто и никогда цепей и намордников не надевает, у нас с их породой и длится многовековая война. Мы просто горло им готовы перегрызть за такие незаслуженные привилегии, а вы, хозяева, этого и не замечаете.

Я тоже не исключение и котов недолюбливаю. А не гоняю их по двору, во-первых, из-за того, что считаю любые контакты с презренной породой кошачьих ниже своего достоинства, а во-вторых, война из-за намордников кажется мне пережитком прошлого. Точно таким же, как сицилийская вендетта. Впрочем, сознаюсь. Иногда и мне хочется увидеть какого-нибудь зажравшегося котяру в полной собачьей экипировке – в наморднике, строгом ошейнике и на коротком поводке! Однако над людьми, если они не преступники, а тем более над человечьими самками подобные извращения считаю недопустимыми. Поэтому и попытался помочь дамочке освободиться. Но, увидев мои зубы, она начала так сильно дергаться и мычать, что я испугался, как бы наша старая знакомая не померла от страха и мне не достался бы труп, вместо благодарности за спасение. Пришлось плюнуть на эту бестолочь и отойти в сторону. Пусть Рабинович с ней разбирается. Ему не привыкать к подобного рода общению.

Сеня себя долго ждать не заставил. Увидев, что я треплю зубами шевелящееся тело, он завопил: «Фу!» и ускорил шаги. Я и без его команды уж от перепуганной девицы отцепился и отошел в сторону, чтобы на безопасном расстоянии посмотреть, как он будет эту фурию развязывать. Я уже примерно догадывался, какими словами она его приласкает за мое вмешательство, но действительность превзошла все ожидания.

– Негодяи! Подлецы! – завопила дамочка, вскакивая на ноги. – Вы же женщину покалечили. Справились пятеро здоровых лбов с горсткой несчастных и голодных оборванцев, а теперь стоите здесь и ухмыляетесь, словно подвиг великий совершили.

Рабинович, ожидавший благодарности и поцелуев от освобожденной жертвы разбойничьих репрессий, наткнувшись на такую встречу, попросту оторопел. Может быть, он и желал бы сейчас больше всего на свете стереть счастливую ухмылку со своего лица, но она прилипла к нему намертво. Перекосило моего Сеню, как от лимонной кислоты. А вот Жомова, пропустившего сцену в тиринфском трактире да к тому же привыкшего получать всяческие нагоняи от жены, смутить было трудно.

– Девушка, вы перестаньте тут на представителей власти орать, – категоричным тоном потребовал он. – А то сейчас свяжем вас обратно и оставим тут валяться.

– Давайте, вяжите! Творите несправедливость дальше, – завопила между тем девушка. – Вы ведь только и можете каждый спор в свою пользу физической силой аргументировать. А вы когда-нибудь задумывались, что случится с миром, если каждый в нем будет жить по собственным законам, не подчиняясь никакой высшей справедливости?

– Эк загнула, – усмехнулся омоновец. – Нам справедливость ни к чему. Ни высшая, ни низшая. У нас есть устав, есть закон. И как по нему полагается, так мы и поступаем.

– Вань, оставь ее, – Андрюша дернул Жомова за рукав. – Пусть бормочет, что хочет, а мы дальше своей дорогой пойдем.

– Конечно, сейчас вы пойдете, потому что, кроме меня, вас тут устыдить некому и призвать к ответу по справедливости вас никто не может, – возмутилась девица. – Но придет время, и я добьюсь, чтобы каждый ответил за подлые и бесчестные дела. И вы в том числе! – разгневанная фурия повернулась к нашим грекам. – А ты, Геракл, что делаешь в обществе этих подлецов, садистов и насильников? Стыдись, ибо позоришь ты имя отца своего.

После этой фразы девица круто развернулась и пошла прочь от лагеря, в ту сторону, куда убежали остатки разгромленной банды басмачей Зены. Несколько секунд в безмолвной тишине мы все смотрели ей вслед, совершенно не понимая, какая муха постоянно кусает эту девушку за разные интимные места, а затем Рабинович спросил:

– Геракл, а ты разве ее знаешь?

– Угу, – буркнул тот. – Это Немертея, дочь Нерея. Ее предков, титанов, мой папанька в тюрьму посадил, а она думает, что ему просто сфабрикованные факты подсунули. Вот с тех пор, вместо того чтобы в океане плавать да петь, ходит по свету, собирает всякие доказательства для помилования, а между делом все время лезет туда, куда не просят. Теперь папаньке на меня стуканет.