Книга Небоглазка - Дэвид Алмонд

Мы долго молчали. Луна катилась по небу. До нас доносился отдаленный гул автомобилей, отзвуки далекой музыки.

Я чувствовала, как Январь успокаивается, как бешенство и страх отступают.

— Эрин!

— А?

— Как ты думаешь, узнаем мы когда-нибудь все о себе?

Я представила перепуганную, очень красивую молодую женщину, убегающую со ступенек больницы в зимнюю ночь. Представила моряка на судне, уплывающем по реке к устью.

— Не знаю. — Я взяла его руку. — Много чего мы никогда не узнаем. Но, может быть, в один прекрасный день, когда ты меньше всего будешь этого ждать, твоя мама появится на пороге и скажет: «Здравствуй, я твоя мама».

— Да, — ответил он. — Обязательно.

— Да.

Он выпрямился и посмотрел мне в глаза:

— Эрин, она меня любит и хочет, чтобы я был с ней. Она обязательно вернется.

Он снова сгорбился и прижался ко мне плечом.

— Понимаешь, у меня ведь ничего нет.

— Ничего?

— Ни сокровищ. Ни фотографий. Ни сережек. Ни помады. Ничего. Даже воспоминаний. Только сны, дурацкие мысли и дурацкие надежды.

— У тебя есть друзья.

— Может быть.

— Точно. Друзья, которые тебя любят.

Он задрожал и заплакал.

— Иногда, — говорит, — я всех-всех ненавижу. Ненавижу так, что хочу всем причинять боль, чтоб и они меня ненавидели.

Я улыбнулась:

— Я знаю. Вот только не получается у тебя ненавидеть.

— Да. Меня даже на это не хватает.

Мы снова замолчали. Мама подошла к нам. Я почувствовала на щеке ее дыхание. Она обхватила руками меня и Января, и мы сидели так в лунном свете, между сном и явью, погруженные в радость и страх жизни в этом таинственном мире.

22

А потом настал рассвет, и звезды померкли, и голуби с воробьями сменили летучих мышей у нас над головой. Над рекой кричали чайки. Мы с удивлением посмотрели друг на друга. Улыбнулись. Встали. Легонько потрясли Мыша, чтобы просыпался.

— Фиг его знает, что у них там происходит, — сказал Ян.

Мы подошли к комнате охраны. Оттуда ни звука. Тихонько приоткрыли дверь. Дедуля с Небоглазкой сидят на полу. Он обнимает ее одной рукой. Рядом стоят открытые коробки. Небоглазка держит фотографию в перепончатых пальцах.

— Эрин! — воскликнула она. — Я думала, вы с Янви Карром уплыли.

Глаза у нее блестящие, красные, полные слез.

— Ах, Эрин!

Она повернулась к Дедуле, он кивнул и опустил глаза.

Я присела на корточки рядом с ней. Она повернула ко мне фотографию. Снимок был мятый и выцветший, но на нем можно было разглядеть семью: мать, отец, а перед ними сидят четверо детей. Она поднесла фотографию к моим глазам:

— Смотри глазами близко-близко, и ты увидишь маленькую Небоглазку.

Я пригляделась. Самая младшая из четверых. Светлые волосы, блестящие глаза, бледные щеки. Крошечные ручки с перепонками между пальцев. На пальцах ног тоже перепонки. Сидит у женщины на коленях, а та нежно прижимает ее к себе.

— Это я, — говорит Небоглазка.

— Это ты.

— Я не многое могу говорить, Эрин.

— И не надо.

Я посмотрела на Дедулю:

— Это она?

— Да, — говорит. — Это Небоглазка.

Глаза его наполнились воспоминаниями, тайнами и путаницей, царившей в его голове.

— Всё было неправильно, — говорит. — Всё были выдумки.

Небоглазка водит пальчиками по своему изображению, по матери, отцу, сестре и братьям.

— Мое имя Анна.

Она прикусила губу, произнося это имя.

— Анна, — шепчет. — Анна. Анна. Странное чувство во рту. Анна. Анна.

— Ты в детстве была очень хорошенькая, — сказала я.

Январь взял фотографию и внимательно посмотрел:

— Да, правда. Ты была очень хорошенькая, Анна.

— Я не была рыбкой-лягушкой в глубине Черной Грязи.

— Нет. Ты была рыбкой-лягушкой, так же как я, внутри у твоей мамы.

Она снова взяла фотографию. Потрогала лицо женщины. В глазах — растерянность, потрясение, счастье.

— Это моя мама. Это мой папа. Это мои братья и сестра.

Были и другие фотографии. Выцветшие, мятые, размытые, как будто они долго пролежали в воде. На всех были одни и те же люди. Вот вся семья сгрудилась, хохоча, на диване в гостиной. Были снимки детей отдельно и родителей отдельно. Была свадебная фотография родителей: она — в длинном белом платье и фате, он — в черном костюме, на обоих лицах улыбки. Была фотография на маленькой яхте, где все столпились у мачты, одетые в непромокаемые куртки и спасательные жилеты, даже маленькая Анна. Ветер развевает волосы, за спинами плещет море.

Мы рассматривали фотографии — прошлое Анны. Я сказала:

— Ты была очень счастливая.

— Это правда.

Она взяла меня за руку.

— Но у меня в голове все бьется, как голубиное крыло, и плещется, как текучая вода, и пляшет, как пыль. Я не знаю, счастливая я сейчас или нет.

— У тебя была чудесная мама. У тебя был чудесный папа. У тебя были чудесные братья и чудесная сестра. Многие люди отдали бы что угодно за то, чтобы у них это было. Это твои сокровища, Анна. Ты нашла свои сокровища.

Она потрогала лицо матери, шепча:

— Мама. Мама. Мама.

Дедуля опустил голову. Слезы текли у него по щекам.

— Я был не прав, — сказал он. — Я старался только для тебя, малышка. Хотел, чтобы твое сердечко никогда не знало горя. А теперь вот ты плачешь.

— Ты тоже плачешь, Дедуля.

Она потянулась к нему, обняла, и они закачались в объятиях друг друга.

В одной из коробок лежала газета. На ней стояла дата десятилетней давности. Заголовок говорил о семье, которая пропала в море. Январь чертыхнулся. Мы положили газету обратно и молча переглянулись.

— Покойник, — говорит Январь спустя некоторое время. — Надо его снова найти.

— Ты шутишь! — отвечаю.

И знаю при этом, что он всерьез.

23

Мыш остался в комнате охраны с Дедулей и Небоглазкой, а мы вышли.

— Ты с ума сошел!

— Ага, ты всегда это говоришь.

И усмехнулся бесовской усмешкой.

— Где же, — говорит, — твоя тяга к приключениям?