Книга Книга чудес - Натаниель Готорн

В самом деле, нетрудно понять, что ответственность, взятая на себя Геркулесом, была так же велика, как и тяжесть, лежавшая на его голове и плечах. Ведь если бы он не стоял совершенно неподвижно, стараясь удержать небо в равновесии, солнце легко могло расколоться пополам, а звезды сорваться со своих мест и огненным дождем хлынуть на головы людей. Как стыдно было бы ему, если бы из-за его небрежности небо вдруг дало трещину!

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Геркулес, к своей неописуемой радости, увидал вдали, на краю горизонта, похожую на огромную тучу фигуру гиганта. Приблизившись, Атлас поднял вверх правую руку, в которой держал ветвь с тремя великолепными золотыми яблоками величиной с тыкву.

– Я очень рад, что ты вернулся! – закричал Геркулес, когда гигант подошел настолько близко, что мог слышать его. – Так ты достал золотые яблоки?

– Разумеется, достал, – отвечал Атлас, – и очень красивые. Будь спокоен, я взял лучшие яблоки из тех, что росли в саду. Право, прекрасное место этот сад Гесперид! И на стоглавого дракона тоже стоило посмотреть. Лучше бы тебе самому отправиться за яблоками.

– Ничего, – произнес Геркулес, – ты приятно провел время и выполнил поручение не хуже меня. Однако мне предстоит долгий путь, и я очень тороплюсь, так как царь, мой брат, с нетерпением ждет золотых яблок. Будь добр, сними с меня небо!

– Ну, что касается этого, – заметил гигант, подбрасывая золотые яблоки вверх миль на двадцать и ловя их, когда они падали вниз, – что касается этого, моя милый, я считаю тебя немного нерасчетливым. Разве не могу я отнести золотые яблоки твоему брату гораздо быстрее тебя? Если он действительно ждет их с таким нетерпением, я обещаю делать самые большие шаги. Дело в том, что у меня нет ни малейшего желания вновь обременять себя небосводом.

Смеркалось. Геркулес нетерпеливо пожал плечами, и от его резкого движения две-три звезды скатились вниз. Люди на земле испуганно смотрели на небо, думая, что оно сейчас обрушится на их головы.

– О, у меня такого никогда не случалось! – захохотал Атлас. – За последние пять столетий столько звезд не падало. Впрочем, когда ты простоишь столько, сколько я, ты научишься терпению.

– Что?! – взревел Геркулес. – Ты собираешься заставить меня нести это бремя вечно?

– На днях будет видно, – отвечал гигант. – Во всяком случае, ты не должен жалеть, что тебе придется подержать небо какую-нибудь сотню, а может быть и тысячу лет. Я делал это гораздо дольше, несмотря на боль в спине. Кроме того, через тысячу лет я возьму его у тебя обратно. Бесспорно, ты очень сильный человек, и тебе никогда не представится более удобного случая доказать это. Ручаюсь, потомки будут говорить о тебе!

– А вот это меня совсем не заботит! – воскликнул Геркулес и вновь пожал плечами. – А не мог ты всего на одну минуту взять эту тяжесть на свои плечи? Я хочу подложить под небо львиную шкуру, чтобы оно не слишком беспокоило меня в течение тех столетий, которые мне придется здесь простоять.

– Хорошо, я сделаю это, – отвечал гигант. В сущности он не имел ничего против Геркулеса и поступал с ним так вероломно лишь потому, что страстно хотел освободиться. – Я возьму у тебя небо, но не больше, чем на пять минут. Помни: не больше, чем на пять минут! Я вовсе не хочу провести второе тысячелетие так же, как первое. Вся прелесть жизни в разнообразии, теперь я в этом ничуть не сомневаюсь!

О, глупый старый гигант! Он бросил золотые яблоки на землю, принял небо у Геркулеса и переложил на свои плечи, где ему и следовало быть. А Геркулес поднял яблоки и пустился в обратный путь, не обращая внимания на громовой голос гиганта, кричавшего ему вслед, чтобы он вернулся.

Новый лес появился и разросся вокруг Атласа, и могучие тысячелетние дубы снова пробились между пальцами его ног. Гигант так и стоит там до сих пор, или, вернее, стоит чрезвычайно высокая гора, носящая его имя. И когда над вершиной горы гремит гром, нам несложно представить себе, что это исполин Атлас зовет Геркулеса!

Камин Тэнглвуда. Послесловие

Скажите, кузен Юстес не можете ли вы точно определить, какова была высота гиганта? – спросил Папоротник, который с разинутым ртом сидел у ног рассказчика.

– О, Папоротник, Папоротник! – воскликнул студент. – Неужели ты думаешь, что я был там и измерял его линейкой? Впрочем, если ты хочешь знать доподлинно, он был от трех до пятнадцати миль в высоту, так что смело мог усесться на Таконик, подложив под ноги Моньюмент Маунтин.

– Неужели! – воскликнул Папоротник, вздохнув с видом полного удовлетворения. – Вот это настоящий гигант! А как велик был его мизинец?

– Длиной он был, пожалуй, всего лишь, как от Тэнглвуда до озера, – сказал Юстес.

– Да, настоящий гигант! – повторил Папоротник, в восторге от таких точных данных. – А хотел бы я знать, как широки были плечи Геркулеса?

– Ну, этого я, пожалуй, точно не скажу, – отвечал студент. – Однако полагаю, что они должны быть гораздо шире, нежели мои или твоего отца, или вообще чьи бы то ни было плечи в наше время.

– Скажите мне, пожалуйста, – прошептал Папоротник на ухо Юстесу, – какой толщины были дубы, что росли между пальцами ног Атласа?

– Они были толще каштанового дерева, что стоит за домом капитана Смита, – сказал студент.

– Юстес, – произнес мистер Прингл после непродолжительного молчания, – боюсь, мое мнение о вашей сказке лишь в малой степени потешит ваше авторское самолюбие. Позвольте мне посоветовать вам никогда не браться за древние мифы, так как ваша фантазия придает готические черты всему, чего коснется. А ведь это равносильно тому, чтобы раскрашивать строгую греческую статую! Возьмем, например, вашего гиганта: как вы решились поместить эту громоздкую фигуру в изящную канву греческой басни? Ведь вследствие своего стремления к гармонии и красоте, греки даже чудовищное и необычное наделяли привлекательными формами.

– Я изобразил гиганта таким, каким он представлялся мне, – возразил студент, несколько задетый отзывом мистера Прингла. – Если вы внимательнее всмотритесь в эти мифы с намерением переделать их, вы увидите, что древние греки имеют на них не больше прав, чем современные янки. В сущности, эти мифы являются достоянием всего человечества. Древние поэты изменяли их по своему желанию, обращались с ними, как скульптор с глиной. Почему я не могу сделать это же?

Мистер Прингл невольно улыбнулся.

– К тому же, если вы вложили теплоту, чувство, страсть или какое-либо нравоучение в классическую форму, – продолжил Юстес, – вы получаете нечто совершенно иное по сравнению с тем, что было раньше. Владея легендами, которые с незапамятных времен принадлежат человечеству, греки и впрямь облекли их в образы дивной красоты, но, по-моему, холодные и бездушные образы… И тем самым они причинили неисчислимый вред всем последующим поколениям.