Книга Сердце бога - Анна и Сергей Литвиновы

– У меня ведь и своя мама есть.

– Твои родные ведь, насколько я знаю, тоже проживают в поселке? В частном доме? Да и мамочка твоя живет одна – и работает, и хозяйство ведет.

Галя с обидой подумала: «Моя мать мне поселиться у нее после родов даже не предлагала». А свекровь продолжала:

– Вдобавок нас трое: Ксения Илларионовна, бабушка Владика, на пенсии, а сил у нее еще много. Аркадий Матвеич хоть и работает, зато детишек любит, своих у него нет. А главное – у нас в Энске отдельная квартира, с паровым отоплением, ванной. Я работаю в двух шагах от дома, смогу прибегать, обед приготовить, вас накормить. Право, приезжай – на весь срок декретного отпуска.

– Спасибо вам, конечно, – Галя остановилась и от души поцеловала свекровь в холодную щеку. – Я подумаю.

Потом она посадила женщину в электричку, помахала ей с перрона – и бросилась к автомату, звонить на работу Владику. Ей ответил женский голос. Пробормотал неуверенно:

– Иноземцев? Он вышел… кажется. Позвоните позже.

– Да у вас ли он?

– Я, честно говоря, не знаю. Только что пришла.

«Ах так!» – подумала Галя и, не раздумывая, набрала домашний номер генерала.

– Галочка! – растроганно воскликнул Провотворов. – Как хорошо, что ты позвонила! С Новым годом тебя! Я никак не мог поздравить – был постоянно в разъездах. Но замечательно, что ты вышла на связь. Знаешь, я договорился о том, где ты будешь рожать – роддом имени Грауэрмана, слышала про такое место на Арбате? Лучший в Москве!

– Да, я знаю. Но мне, право, неудобно.

– Перестань. Это не для тебя, а для ребенка. Я тебе дам фамилию врача. Надо просто сказать, что от меня, и там все сделают.

– Спасибо.

– Не за что. И еще: я хочу тебя видеть. Завтра у тебя выходной? Слава богу, я к вечеру сумею освободиться. И приеду к тебе.

– Что вы! – испугалась она. – А муж?!

– Да, муж… Тогда давай встретимся на станции. Я повезу тебя кататься. Сходим в кино, в театр. Я в любой достану билеты. Большой, Сатиры, «Современник» – только скажи, куда хочешь.

– Нет-нет, – торопливо проговорила она, – я думаю, это неудобно.

– Ладно, давай встретимся – а там решим.

– Надо ли нам встречаться?

– Надо! Очень надо! И тебе, и мне! И твоему ребенку. Ты знаешь, что, согласно новейшим исследованиям ученых, хорошее настроение матери положительно сказывается на состоянии плода? А я обеспечу тебе самое положительное настроение!

– Хорошо, – вдруг сказала она, хотя не собиралась ни на что соглашаться, – приезжайте завтра в семь вечера на станцию Болшево. Выход на правую сторону по направлению движения электрички.

– Слушаюсь. Я буду.

– Тогда до свиданья, а то я что-то замерзла.

Эбонитовая трубка и впрямь холодила руку даже сквозь вязаную варежку. Стекла телефонной будки были сплошь разрисованы морозом.

Однако у нее оставалась еще одна пятнадцатикопеечная монета, и Галя снова позвонила в вычислительный зал НИИ-88, где, по его уверениям, должен был находиться муж. Коммутатор долго не отвечал, потом ее соединили. Трубку взяла все та же девушка. «А, Иноземцев, – сказала она равнодушно и крикнула: – Владька, подойди к телефону».

Через минуту молодая жена услышала запыхавшийся голос мужа: «Галюшка? Что случилось?»

– Ничего не случилось! – засмеялась она. – Просто проводила твою маму до станции, раз ты такой занятой и не смог вырваться, а тут увидела автомат и решила тебе позвонить. – А сама подумала: «Нет, все-таки я испорченная женщина».

* * *

В Тюратам, на секретный ракетный полигон Минобороны НИИП-5, в будущем названный Байконуром, газеты шли долго, их доставляли поездом из Москвы. Поэтому номер «Комсомольской правды» от 31 декабря 1959 года Радий Рыжов прочел лишь пятого января. Почту доставляли в красный уголок. Зайти туда было одним из немногих развлечений, доступных для молодого офицера. Как вечером в субботу съездить по морозу за тридцать километров в городок: посмотреть кино, сходить на танцы. Или распить в офицерском общежитии спирта после удачного пуска. (Официально на полигоне царил сухой закон, вино и водка не продавались, однако имелся доступ к спирту – как говорится, «на протирку координатных осей».) Особым развлечением был приезд коллег или бывших однокурсников с «большой земли»: из Москвы, Днепропетровска, Куйбышева и других цивилизованных мест, где также работали на космос.

Поход на почту вдобавок сулил возможное письмо – хотя Радий посланий ни от кого не ждал. Мама корреспондировала редко по причине нелюбви к писанине и занятости на огороде, в хлеву, на свиноферме, покосе. Лучший друг Владик тоже нечасто разражался эпистолой – хотя сообщал столичные новости: в каком театре пошел какой спектакль; что говорят о состоянии игроков «Торпедо» и «Спартака» (болеть за ЦСКА Рыжов, невзирая на погоны, так и не стал); какие сплетни в киношном, театральном и их, ракетном, мире. О последнем, разумеется, извещалось экивоками, с оглядкой на военную цензуру. К примеру, они с Владькой еще в Москве договорились, что готовящийся полет человека в космос будут именовать в своих корреспонденциях «купанием». Поэтому в последней эпистоле Владик обмолвился: «У нас в конторе очень хотят, чтобы мы в наступающем году искупались».

Раньше, хоть и сухо, ему писала Жанна.

Но теперь она не напишет больше никогда. Потому что ее убили. И наплевать, что они в какой-то момент с ней разошлись – он до сих пор любил ее полноватые плечи и груди, ее зеленые глаза, ее речи с усмешечкой и то, как она, простонав и прикрыв свои очи, ему отдавалась. А ее – погубили. Неважно, кто конкретно, но ее убила семейка Кудимовых – Старостиных, и этого Радий никогда не простит Вилену. Никогда. На совести бывшего соседа по комнате, друга и прохиндея – загубленная молодая, красивая жизнь. И этого он никогда не забудет. Иногда (особенно, честно говоря, после дозы спирта) в мозгу Радия рисовались сладкие картины: он едет в столицу, прихватив с собой пистолет. Находит Вилена – в той самой гадской пятикомнатной квартире, где тот живет вместе с сиятельным тестем. «Здравствуй, Вилен, – говорит он ему, – это тебе за Жанку». И – трах! – из «ТТ» прямо в переносицу. Тут подбегает длинная кобыла, жердь Лерка Старостина, она же Кудимова: «Что ты наделал, Радька?!» И он ее тоже: ба-бах! Надо бы и тестя, конечно, пристрелить, генерала-подонка Старостина. Именно Старостин заставил их, всех гостей, перед следователями лгать, изворачиваться, выгораживать истинно виновных, скрывать правду…

Сладкие видения мести… Наутро, когда голова раскалывалась с похмелья и следовало идти в кунг на боевое дежурство, они обычно проходили…

В красный уголок Радий заглядывал в день, свободный от несения службы. Обычно после обеда в офицерской столовой – как раз к тому времени успевали разложить газеты. Можно было заодно погреться – перед марш-броском в общагу казарменного типа. Тюратамская зима, несмотря на пустыню, оказалась и впрямь необыкновенно свирепой. За весь декабрь пятьдесят девятого ни единого дня не было, чтоб температура поднималась выше минус двадцати по Цельсию. Никогда – даже в солнечный вроде бы день. А снижалась порой и до тридцати пяти. Плюс ледяной ветер, выдувающий все мозги и заодно глаза.