Книга Козлы отпущения - Эфраим Кишон

Меня увлек поток толпы, и я позволил волнам демонстрантов утащить меня с собой. Некоторые но дороге отпали, другие, напротив, присоединялись к колонне, когда им становилось известно, о чем идет речь. Полицейские на перекрестках вели себя пристойно и дисциплинированно, и лишь заслышав слишком грубые антилысистские экстремистские лозунги, делали демонстрантам замечания, ибо взрослым людям не приличествует орать на улице.

Перед самой больницей произошла небольшая потасовка. Толпа поймала какого-то лысого типа, который пробирался под стенами домов. Несколько секунд можно было слышать крики лысого, но массы разделались с ним на удивление быстро. Трусливый лысый тип был раздавлен ногами толпы, и демонстранты продолжили свой путь.

Колонна заполнила до краев большой сад больницы св. Иоанны. Я тоже находился там. Вскоре повсюду разнеслось эхо голосов.

— Шумкоти! — орали тысячи глоток. — Шумкоти!

Вдруг дверь балкона второго этажа распахнулась и появился Пепи, весь перевязанный. Его вели под руки две медсестры.

Мой друг вышел в цветастой пижаме, и вид его был настолько убедителен, что я подумал на мгновение: «А может, действительно, не приведи Господи, что-то случилось, какая-нибудь авария?»

Пепи поднял руку. Приветственные возгласы прекратились, и тысячи восторженных глаз глядели безотрывно на нового народного лидера. Все напряженно ждали, что он скажет.

— Сыны родины! Братья и сестры! — начал Пепи мощным голосом, довольно-таки бодрым в свете его многочисленных ранений. — Я обращаюсь к вам, друзья мои! Ваше поведение доказывает высокую степень преданности национальной волосатой идее. Я понимаю, что эта демонстрация не предназначена мне лично, ибо кто я? Маленький человек среди бурного моря.

Тут Пепи отвесил публике глубокий поклон. При этом толпа начала бурную овацию, которая прекратилась лишь тогда, когда поклоны всем надоели.

— Вместе с тем, — продолжал виновник торжества, — эта народная демонстрация есть грозное предупреждение. Патриотически настроенным массам надоели пустопорожние разговоры, они хотят видеть реальные дела. Они хотят существенных ограничений для этих лысых кровопийц, которые ведут народ к гибели. Чаша нашего терпения переполнена, господа! Нас на колени не поставить!

Ревом одобрения из тысяч глоток встретил народ слова гневного пророка.

— Долой «Утренний вестник»! — ревела толпа. — Долой грязную продажную редакцию! Смерть лысому редактору, требуем выдать его нам!

Одна из медсестер что-то шепнула на ухо Пепи. Ом попросил тишины, и действительно, вследствие его торжественного обращения в саду воцарилась тишина.

— Неисповедимы пути Господни, — сказал Пепи, — издатель «Утреннего вестника» лысый Шимон Гузлицер подло предал меня как раз тогда, когда я без сознания был доставлен в больницу.

Толпу обуяла смесь отвращения и примитивной радости — плоды глубокого религиозного чувства.

— Господь совершает чудеса, — слышались голоса из толпы, — небеса пошлют кару главарю лысых. Так обойдется судьба с теми, кто пойдет в прислужники к предателям и совратителям, ненавидящим волосатых!

— Хватит! — заявил Пепи, полностью контролировавший ситуацию. — Я спрашиваю вас, защитники волосатого дела, есть ли грех хуже, чем лысина?

— Да, — закричал какой-то парень в кожаной кепке, стоявший за оградой, — конечно, есть! Это — жуткая нищета в нашей стране.

Развить свою идею он не успел — двое полицейских и три сыщика в штатском напали на него. Кто-то обрушил дубинку на голову демагога, затем его утащили куда-то, и он пропал бесследно.

Пепи тем временем старался обрисовать присутствующим путь будущей бескомпромиссной борьбы против лысых, и этот путь оказывался покрыт терниями, а не розами, но несмотря на это он был единственным путем, ведущим к обществу свободы, проклинающему лысых.

— Вскоре мы, руководствуясь требованиями широких народных масс, заложим основы новой политической партии, — объявил Пепи, — которая будет заниматься назревавшей с древних времен проблемой защиты волосатых. Проблема эта будет решаться самыми радикальными средствами — демократическим путем с применением грубой силы, ведь это единственный язык, понятный лысым. Чаша с ядом переполнена до краев! Все лысые — сволочи!

Пепи быстренько ретировался с балкона и исчез с глаз публики, поскольку от интенсивной жестикуляции его повязки ослабли и бинты стали развеваться в воздухе.

Толпа снова прокричала: «Ура Шумкоти, ура!» и направилась на улицу бить витрины. Я же поспешил к Пепи в палату, чтобы основать партию.

В коридоре больницы толпились наши потенциальные приверженцы, которые хотели использовать возможность взглянуть хоть одним глазком на обожаемого больного руководителя. Однако метрдотель преграждал им путь своим израненным телом. Лишь мне, единственному из всех, он позволил приблизиться к Пепи, что вызвало бурю зависти у присутствующих.

Пепи освобождался от остатков бинтов и остервенело швырял их в угол.

— Привет, Гиди, — сказал он после небольших колебаний. — Хорошо, что ты пришел участвовать в празднестве в мою честь. Ты стоял там внизу?

— Да. Но я просто лопался от смеха.

— Ну и что? Один человек, даже такой, как ты, ничего не решает, когда все остальные преисполнены обожания. Если слухи, дошедшие до меня, верны, они собираются пройти по улицам, разбивая витрины лысых торговцев.

— Похоже на то. Очень скоро будет большой спрос на стекло для витрин…

Я осекся, но было поздно.

Друг взглянул на меня проницательным взглядом:

— Я тебя предупреждаю — я сам буду вести переговоры со стекольщиками. Я подзуживал весь этот сброд, так значит, я на этом и заработаю, завтра после обеда я схожу в объединение стекольщиков.

— А я?

— А кто ты такой вообще? Какое ты имеешь отношение к общенациональному волосяному кризису?

— Снова ты начинаешь? А кто подал тебе историческую идею? На кого Пулицер подает в суд — на меня или на тебя? Кому знакомы все твои подлые штучки? Кто сейчас разобьет тебе голову, а?

По выражению лица Пепи было видно, что он раскаялся в своем безответственном поведении. Он попытался меня успокоить, но напрасно. Я обижался до тех пор, пока Пепи не пообещал мне половину сумм, которые предполагалось взыскать со стекольщиков. Он поклялся жизнью своей покойной тети, что вовсе не намеревался ущемлять мои интересы. Мы быстренько все подсчитали; выходило, что ликвидация двух витрин на каждой из главных улиц столицы может принести нам при самом худшем раскладе 8,5 % от доходов производителей стекла и стекольщиков. Так что если организовывать митинги раз в неделю, то можно достичь весьма неплохих результатов.

— Вот видишь, — воодушевился Пепи, — теперь ты понял, зачем нужно заниматься политикой? Никогда нельзя знать, что из этого выйдет. А ведь это только начало!