Книга Тайна алмазного берега - Енэ Рейтэ

– Не знаете, господин капитан, куда он клонит?

– Хочет попасть в лазарет.

– Дохлый номер: ведь при поступлении все выяснится!

– По-моему, тоже.

– Впрочем, может, не такая уж безумная мысль… – И Альфонс обратился к сержанту: – Он говорит, что прибыл вчера на том судне, где был зарегистрирован случай холеры.

– Что-о?! Скажите этому психу, чтобы немедленно дул в санпропускник… И эта жирная скотина тоже пусть пройдет дезинфекцию вместе с ним!.. Я сам препровожу их! А ну, марш! Это надо же подложить такую свинью!

Сержант мигом уволок обоих голубчиков.

– Зачем ты спровадил их в санпропускник?

– Потому что там не спрашивают никаких документов, не регистрируют, не проверяют – словом, даром время не теряют, а уж одежды и всякого добра навалом. Думаю, Хопкинс не растеряется, иначе я буду жестоко разочарован.

Хопкинс сроду не разочаровывал друзей, на этого парня можно положиться. Вечером мы увидели его в буфете, где он резался в карты с кавалеристами: в униформе цвета спелой сливы – такую носили сенегальские пехотинцы, – мундир украшен звездою. Совсем неплохо для начала военной карьеры, если учесть, что несколько часов назад он был лицом гражданским.

– А дверь за тобой закрывать верблюд будет, что ли?! – заорал он на меня, едва я появился на пороге, потому как с моря дул сильный ветер. – Чтоб у всех у вас руки поотсохли, ежели лень честь по чести дверь захлопнуть!.. У меня четыре дамы, выигрыш мой… на кону восемь… Не расстраивайтесь, парни, выше голову! Не везет сегодня – завтра повезет!

Повезет… держи карман шире, если Хопкинс тасует колоду! Но партнеры этого не знали. А Чурбан был в своей стихии: исходил потом от усердия, сыпал во все стороны сигарным пеплом, без конца заказывал выпивку, сдавал карты и знай сгребал в кучку выигрыш, не забывая громко подбадривать проигравших. Меня он даже взглядом не удостоил.

Вошел Альфонс Ничейный и, заметив Хопкинса, сразу же сунулся к нему с вопросом:

– Где вы оставили норвежца?

– Чего?! – с оскорбительной ухмылкой переспросил Чурбан.

– Оглох, что ли? Норвежец, спрашиваю, куда подевался?

Звезды на мундире тут не больно в чести, особенно если этот мундир другого вида войск.

– Чего ты ко мне с каким-то норвежцем привязался? Не якшаюсь я с вонючими иностранцами! И вообще, заткни-ка пасть, не то я сам заткну ее, да так прочно, что больше ты не пикнешь… Дверь! – заорал было он и сразу осекся, потому как вновь прибывшим оказался Потрэн.

– Кто у нас такой голосистый? – зловещим тоном поинтересовался сержант.

Все молчали, как убитые.

– Я спрашиваю, кто здесь ревел во всю глотку?

– Я! – шагнул я ему навстречу. А что мне еще оставалось делать? Чурбан рисковал жизнью, а я – максимум несколькими сутками гауптвахты.

Надо же быть такому невезению! Ведь Потрэн, стоило ему разозлиться, непременно натыкался на меня и тут уж впивался клещом.

– Ах, так? Мерзнет он, значит… «Потрэн! – спросит меня господин полковник. – Чем бы вы порекомендовали дополнить обмундирование легионера?» А я отвечу: «Парочку тулупов надобно, господин полковник! Завелись у нас тут мерзляки, не дай бог насморк подхватят»…

Я стоял, стараясь загородить Хопкинса. Ведь если Потрэн узнает его…

– Марш на учебный плац, и поработать граблями хорошенько, чтобы свыкнуться с ветреной погодой!

Кипя от злости, я отправился за граблями и – давай отбывать наказание. Через какое-то время увидел капитана Ламетра: в форме солдата санитарной роты, с повязкой на рукаве, он тащил в лазарет стопу постельного белья.

Я поманил его, и он нерешительно приблизился. Знаком я попросил у него сигарету и, пока закуривал, тихо, стараясь не шевелить губами, сообщил:

– Хопкинс в буфете.

– Знаю.

– Как обстоят ваши дела?

– Он раздобыл для нас форму, так что мы можем свободно передвигаться. Но рано или поздно обман раскроется. А пока кастелян велел мне носить белье в лазарет.

– Как-нибудь обойдется… Нашей роте через десять дней выступать.

– Куда?

– В Сенегал – я узнал от писаря в штабе. Нас назначают на аванпосты. Готовится наступление.

– Значит, резни не избежать… – грустно прошептал он.

Показался какой-то младший чин. Я жестом поблагодарил капитана и вернулся к своему занятию.

Позднее ко мне наведался Альфонс.

– Слушай, надо что-то делать с Потрэном!

Мы уселись на стене форта: оттуда открывался широкий обзор, и появление начальства не могло застать нас врасплох. По другую сторону крепостной стены обсаженная деревьями шоссейная дорога вела в город. Проносились автомобили, повозки, пешеходы спешили до наступления темноты попасть в город.

Ветер гнал пыль, закручивая смерчи.

– Чем тебе не угодил наш разлюбезный сержант?

– Надо бы как-то отвлечь его внимание, чтобы он не цеплялся к нам без конца… Эй, куда ты?

Одним броском я перемахнул через стену.

На мое счастье, делавший обход патрульный скрылся за поворотом, и я, не теряя ни секунды, пустился бежать по дороге вдогонку за… Турецким Султаном!

2

Можете представить, что я пережил при виде Турецкого Султана, подло предавшего своих друзей! А это несомненно был он, с его мощным крючковатым носом, длинной, как жердь, фигурой, и тонкими – что твой аист – ногами, штанины на которых болтались, словно на палках.

Ну, а сами штаны! В том, как подобает одеваться джентльмену, я кое-что смыслю, многие считают меня щеголем – и не без основания, – так что уж ежели я говорю: облачению Турецкого Султана мог бы позавидовать любой аристократ, можете спокойно мне верить. Ноги между шерстяными брюками в полоску и белыми полотняными туфлями с синим кантом были обтянуты гамашами ядовито-желтого цвета – столь живописной элегантности не встретишь даже у самых утонченных денди. Домашняя куртка кирпично-красного цвета была украшена крупными позолоченными пуговицами, а серую шелковую рубашку дополнял галстук-бабочка – белый в синий горошек.

В таком ослепительном, со вкусом подобранном наряде не стыдно отправляться хоть на собственную коронацию!

Вдобавок ко всему, Турецкий Султан – хотите верьте, хотите нет – помахивал зажатой в руке шляпой. Да этот пижон даже в портовом квартале не рисковал появляться в головном уборе, чтобы не привлекать внимания стражей порядка! А тут шляпа, безукоризненно белая, легкая соломенная шляпа! И перчатки! И трость – не какая-то там свинцовая или резиновая дубинка, – именно трость… Все эти поразительные детали вроде бы заставляли усомниться, Турецкий ли Султан перед нами. К счастью, в его пользу свидетельствовали длинные, курчавые патлы с сединой противного мучнистого оттенка: нечесаные, взъерошенные, они привычно свисали на лоб, придавая ему сходство с подвыпившим киноактером либо чокнутым художником, которому посчастливилось взять напрокат чей-то чужой, тщательно подобранный и бережно хранимый наряд.