Книга Больше чем блондинка - Кэтлин Флинн-Хью

Дамы появлялись в салоне вместе, бурно обсуждая деловые планы.

– Корзины для мусора в виде аквариума, – предложила Маффи.

– Чуде-есно! – пропела Тамара, у которой откуда-то появился британский акцент. – А как насчет коробочек из китайской шелковой бумаги, отделанных… подожди, придумала! Прозрачными слезами.

– Не слишком ли сентиментально? – пискнула Маффи. Голосок у нее, как у четырнадцатилетней девочки, и стиль одежды такой же: тертые джинсы, туника, казачки… А ведь до встречи с Тамарой только у Шанель одевалась. Если женщина сознательно меняет стиль одежды, значит, хочет перемен. Похоже, здесь намечается что-то кардинальное… Так и случилось. Через год корпорация «Фон Ховен – Херц» стала одной из самых успешных в Нью-Йорке, Тамара с Маффи развелись с мужьями и вместе поселились в двухэтажной квартире у Центрального парка.

Кто знает, сколько не менее оригинальных проектов появилось на свет за долгие, проведенные в «Жан-Люке» часы? Итак, салон процветал, а что изменилось в жизни его служащих?

1. Ришар действительно женился на Джейн Хаффингтон-Кук и, к нашему огромному удивлению, даже зачал ей ребенка. Родилась прехорошенькая девочка, а назвали ее… Хаффингтон-Кук, по-простому – Хаффи. Удивительно, как это у него получилось! Он ведь голубее всех голубых! Ришар по-прежнему работал в салоне, всем своим видом показывая, что трудится из любви к искусству, а в деньгах не нуждается. Бриллиант в левом ухе был как минимум два карата, а его счастливый обладатель с каждым днем все больше напоминал объевшегося сметаной кота. Стыдно признаться, но я по-своему привязалась к Ришару. Он оказался не таким уж плохим, а с тех пор как они с Джейн подписали брачный контракт, заметно подобрел. Поговаривали, что за каждый год совместной жизни он получает по десять миллионов долларов.

2. Кэтрин, как и подобает фаворитке Жан-Люка, молниеносно взлетела по карьерной лестнице и стала основным стилистом салона, подчиняясь только маэстро. При этом особенно талантливой она не была. Меня, наверное, назовут завистливой недоброжелательницей, но не побоюсь сказать, что единственной причиной такого успеха было умение манипулировать Жан-Люком. Похоже, она единственная на свете отказалась с ним спать. Наш маэстро настолько не привык слышать «нет», что ради благосклонности Кэтрин был готов скакать на задних лапках. Какая разница, что она не могла ровно подстричь волосы? Кого волновало, что в зеркало она смотрела чаще на себя, чем на клиентов? Никого! Вслед за Жан-Люком девушку на руках носил весь Нью-Йорк. Кэтрин была красавицей, а им многое прощается. Часто, возвращаясь домой, кто-нибудь из клиенток замечал, что каре с одной стороны длиннее, чем с другой, а сзади торчит лохматый хвост, но скандала никто никогда не закатывал.

Чем дальше, тем больше я ее ненавидела.

3. Патрик, мой милый Патрик, я по-прежнему его любила и ничего не могла с собой поделать. Пора бы уже смириться с тем, что мы никогда не будем вместе! Дорин меня учила, что от мужчин одни разочарования, и оказалась абсолютно права. В профессиональном смысле мы подходили друг другу идеально: он придумывал новые стрижки – я, моментально разгадывая его замысел, красила. За день мы обслуживали пятнадцать – двадцать человек, все они уходили из «Жан-Люка» красивее и счастливее, и в этом наша заслуга.

Личная жизнь Патрика протекала вне салона. Возможно, он просто не хотел смешивать ее с работой, а может, щадил меня. Так или иначе со временем мы даже стали об этом разговаривать.

– Что делаешь вечером? – спрашивала я.

– На свидание иду.

– Правда? С кем?

– С парнем из «Ориба», – говорил он, имея в виду парикмахера из соседнего салона.

– Почему бы тебе не найти симпатичного доктора или адвоката?

Даже понимая, что я шучу, Патрик смотрел на меня как на прокаженную. Доктора, адвокаты, банкиры, финансисты не для нас. Это наши клиенты, мы их любим, но общаться не хотим. А съездив на уик-энд к Роксане Мидлбери, я поняла, что и они предпочитают держать дистанцию. Лучше иметь дело с себе подобными… Во всех салонах города практиковалось перекрестное опыление: стилисты встречались с колористами, заводили романы с ассистентами. Все, кроме меня.

4. Кроме меня, Джорджии Мэри Уоткинс. В моей жизни столько всего случилось, только на личном фронте без перемен. В голове полная каша, а разобраться в себе не получается. Большинство моих коллег встречается с кем-то из других салонов. Но ведь, за исключением Жан-Люка, все парикмахеры – геи. Поэтому у меня два варианта: а) влюбиться в гея, что я уже пробовала не только с Патриком, но и с красавцем Массимо, который имел неосторожность мне понравиться, к счастью, я быстро поняла, что ничего не выйдет, и взяла себя в руки; б) найти кого-нибудь из другого круга. Тоже пробовала, и без особого результата. Клиенты желали мне добра, знакомя со своими кузенами/племянниками/братьями, а все впустую. О чем мне говорить с биржевым маклером или хирургом? «Ну конечно, ты даже не пыталась», – сокрушенно вздыхали подруги. Уверяю вас, дело не в этом. С абсолютно чужим по духу человеком нормальных отношений не получится. Итак, на любовном фронте образовалось затишье.

Возвращаясь к клиентам, я наконец-то поняла, что они совершенно из другого теста. Эти дамы родились явно не в Википими, а немногочисленные Золушки вовсе не хотели вспоминать, откуда началось их восхождение. Поэтому, когда клиенты приглашали на вечеринки, презентации или провести уик-энд в загородном доме, я отказывалась, если, конечно, предложение не было суперзаманчивым. Например, билет на финал теннисного турнира. Я всегда помнила, что подачки безвозмездными не бывают. Придется платить по счетам: уделять больше внимания, бесплатно красить дочек/внучек/друзей, работать в выходные. В колледже я не училась, но урок миссис Мидлбери усвоила намертво.

Самым важным достижением нужно считать то, что я стала известным колористом. В этом очень большая заслуга Фейт Хоником, которая помогла обрасти клиентами. Когда «Элль» или «Вог» обращались к ней с просьбой рассказать о последних тенденциях сезона, она посылала журналистов ко мне: «Поговорите с Джорджией, она молодая, знает, что интересно вашим читателям». Прекрасно помню день, когда поняла, что мечта сбылась: ко мне пришла первая клиентка – дама гринвичского типа в брюках и блузке от Джона Кавалли – и достала из сумочки от «Прады» журнал. На одной из страниц я увидела свое фото, а под ним подпись: «Лучший колорист года». Клиентка сказала, что три месяца ждала, чтобы записаться ко мне на прием. Я не верила своим ушам: гринвичские дамы никого не ждут по три месяца!

Наконец-то я начала зарабатывать нормальные деньги. Мы с Патриком съехали с крохотной конурки, которую нашла Урсула, в собственное жилье. Я купила квартиру в Мэдисоне, а Патрик – двухкомнатную в Челси. Наверное, даме из Гринвича мой доход показался бы смешным, но я была вне себя от счастья: впервые в жизни можно не экономить. Маме и Мелоди я ежемесячно посылала по тысяче долларов. Как я гордилась своей младшей сестрой! По результатам каждого семестра она входила в список лучших студентов Бостонского университета. Мел училась бесплатно и получала стипендию, но разве на нее проживешь? Наша малышка – гений и обязательно станет ученым, а я просто обязана ей помочь. Что касается Дорин, то она все-таки взяла второй кредит под залог салона и теперь была в состоянии его выплачивать. В ее парикмахерской дела шли неплохо, мама даже слегка освежила интерьер: сняла со стен фотографии с давно вышедшими из моды прическами и повесила довольно неплохие репродукции, выбросила продавленный диван и купила пуфики. А еще Дорин подписалась на глянцевые журналы. Она совершенно права: в салон приходят не столько для того, чтобы покраситься и постричься, а чтобы почувствовать себя женщиной, красивой, любимой и желанной.